Мы долго стояли молча, оба не знали, что сказать. В ее глазах стояли немые вопросы, маленький треугольный подбородок был почти прижат к груди, ее била сильная дрожь. Тем не менее она не сводила с меня глаз. Сделав глубокий вдох, она отвела назад плечи, словно собрала все свое мужество. По-прежнему не отрывая от меня глаз, она слегка повернулась, опустила руку и одним движением приподняла полотенце вверх — до самой талии, так что я мог видеть все: ее обнаженные ноги и то место, где разрастание соединялось с копчиком.
— Черт! — Сделав шаг назад, я прислонился к перилам. — Черт… — Опустив голову, я уставился в пол, кровь бросилась мне в лицо. — Послушай… — пытаясь подобрать нужные слова, начал я, но мой голос звучал слабо и безжизненно, словно я был пьян. — Послушай, мне очень жаль. Ты неправильно меня поняла. Ты должна знать, что я люблю свою жену. Я действительно люблю свою жену…
2
В начале девяностых, когда я заканчивал университет, по общежитиям ходила одна книга — «Энциклопедия необычной сексуальной практики». Ее написала какая-то женщина-сексолог, скрывавшаяся под не слишком правдоподобным именем Бренда Лав[33](«Ага, конечно, — говорили все старшекурсники, — именно так ее и зовут»). У всех эта книжка была в списке, обязательном для чтения. «Там полно поразительных вещей, которые можно проделывать своим пенисом», — говорил Финн, посылая мне из Штатов экземпляр этой книги. Заключительную фразу из раздела «Зоофилия» (или по-простому «скотоложство») все старшекурсники постоянно цитировали друг другу на ухо: «Рискованно заниматься сексом с партнером, который обладает низким интеллектом, большой силой и легко поддается панике…»
«Зоофилией называется секс между людьми и животными, обычно он принимает большее число форм, чем секс между людьми. Некоторые из наших предков считали, что секс с животными обладает мистической силой…»
Существуют различные виды зоофилов, и если вы считаете, что с головой у вас все в порядке, то можете просмотреть эту энциклопедию и прочитать все об андрозонах, авизодомистах, зоосадистах, формикофилах, некробестиалистах, офидицистах. Но была одна вещь, о которой я периодически вспоминал, — это гинозоон. У римлян была такая мания; гинозоон — это самка животного, обученная сексу с человеком.
В университете я прочитал «Энциклопедию необычной сексуальной практики» от корки до корки — о ребятах, которые не могут кончить без электрошока, без секса в подмышку или без того, чтобы вылизывать глаз своего партнера (надо же такое придумать! Было бы у меня столько фантазии!). Где-то в моем лондонском кабинете до сих пор лежит экземпляр этой книжки, но уже много лет я о ней не вспоминал. Вплоть до сегодняшнего дня. Теперь я вспоминал о ней снова и снова, до тех пор, пока в голове не начинало стучать. Я думал о гинозооне. О гинозооне.
«Дисморфофилия (от греч. дис — отклонение, нарушение; морфо — форма; филия — влечение). Обозначает сексуальное возбуждение, вызванное физическими дефектами партнера. [Связана с акротомофилией и апотемнофилией.] Сильное чувство сострадания или страха может заставить дисморфофилов спутать свое возбуждение с сексуальным. Одни чувствуют себя эмоционально защищенными либо хозяевами положения, поскольку партнер не имеет возможности уйти к кому-то другому. Другим нужно кормить или спасать сексуального партнера, чтобы испытывать к нему привязанность, а некоторых привлекает просто чувство новизны…»
Я вышел прямо под проливной дождь, совершенно не представляя, куда, собственно, иду. Я просто сел в машину и поехал, не думая, куда сворачиваю, толком не замечая окрестностей. Я хотел выехать на дорогу, оставив позади и Лекс, и Анджелину. Когда Лекси позвонила, я выключил телефон, бросил его на пассажирское сиденье и поехал дальше. Все дальше и дальше, увертываясь от грузовиков и автобусов, слушая компакт-диск с записями «Мэссив этэк»,[34]пока он не просверлил дыру у меня в голове. Я даже не заметил, что дождь ослабел и стал едва моросить, проезжающие мимо машины погасили фары, а из-за облаков выглянуло тусклое осеннее солнце. До меня не доходило, что я двигаюсь на запад. И лишь когда прошло уже два часа, я посмотрел на знак и сбросил скорость. Почтовое отделение в Ардферне. Я оказался на полуострове Крейгниш. Волоски у меня на руках встали дыбом. Что-то привело меня сюда, словно это было то место, куда я должен был вернуться.
Еще больше замедлив ход, я проехал немного дальше. Я не был здесь с той самой ночи, когда вернулся, чтобы забрать Лекси. Сейчас, осенью, подъезд к бунгало лучше просматривался с дороги. Свернув, я поехал по нему, чтобы взглянуть на бунгало, постепенно проглядывающее из-за деревьев, вид у него был мрачный, окна стали грязными после прошедшего дождя. Это было последнее место, где я проспал всю ночь, не ворочаясь, словно узник после пыток, и не размышлял о Малачи Даве или о его дочери. С тех пор бунгало не сильно изменилось.
На середине дорожки я заглушил мотор, поставил машину на ручной тормоз и посмотрел вперед. Теперь, когда мне больше не нужно было вести машину, меня начало трясти. Была середина дня, и шторм, должно быть, ушел на восток. Под лучами солнца капли дождя на деревьях сверкали, словно бриллианты. На другой стороне залива на берегу сверкнула цветная вспышка. Я смотрел на нее и думал о Лекс, плакавшей под дождем в Думбартоне, когда я уезжал. Сжав кулак, я приложил его к виску, желая себя ударить, желая выбить из головы дурные мысли.
— Ты тупой козел!
Уже много лет я не видел ее плачущей. Так плачут, пережив потрясение, я сам так плакал после увиденного на острове Свиней. Я никогда не желал ей этого. Никогда. Я посмотрел на телефон, по-прежнему лежавший на пассажирском сиденье. Что мне теперь делать? Может, просто повернуться, взять телефон и сказать: «Мне очень жаль, детка, но я собирался сказать тебе об этом уже много месяцев: наш брак можно спустить в унитаз»? Или, может, солгать? Ложь бы ей понравилась. С ложью ей было бы лучше. Я потянулся к телефону и чуть было его не взял, но что-то заставило меня остановиться. Нечто такое, на что я до этого толком не обращал внимания. Опустив руку, я медленно, очень медленно — эта мысль пронзила меня словно молния — поднял глаза на залив.
Световое пятно все еще было на месте — отражающийся в окне солнечный свет. Я смотрел на него, мысли двигались в голове очень медленно, очень осторожно. Там стояло несколько коттеджей — прямо вдоль берега. Они находились точно на юге, на другой стороне пролива, там, где побережье делало изгиб. Внезапно я понял, что смотрю на Ардно-Пойнт. На то место, где нашли рыбачью лодку.
Открыв дверцу машины, я вышел наружу и застегнул куртку, не отрывая взгляда от света. Я был там один раз вместе со Стразерсом через три дня после бойни — просто чтобы взглянуть. Смотреть там было особенно не на что — несколько коттеджей, пляж, заливаемый морем во время прилива, болотистый, поросший морской травой, в зарослях которой все еще виднелись обрывки ленты полицейского ограждения. Лодка тогда лежала на боку, а не была привязана — еще одна причина, по которой Стразерс посчитал, что Дава вынесло сюда случайно. Тогда мы немного об этом поговорили. Что было совершенно непонятно, так это почему мы не заметили стоящее на другом берегу залива бунгало — чтобы его увидеть, стоило лишь чуточку повернуться вправо.