– Что еще ты должна была сделать после того, как убьешь меня? – прохрипел он.
Когда она заговорила, два красных украшения заструились из ее носа и потекли вокруг толстых губ.
– Мне не приказывали убить тебя. Я могла бы это сделать, если б захотела. Мне сказали только, чтобы я, не причиняя вреда, приставила к твоему телу острие ножа в тот самый миг, когда тебя захлестнет наслаждение, не раньше и не позже.
Гераклес держал ее за волосы. Оба они тяжело дышали, ее обнаженная грудь сплющилась под его туникой. Дрожа от гнева, Разгадыватель сменил руку и схватил ее за волосы левой, занося правую и отвешивая ей две жестокие пощечины. Когда он остановился, девушка только провела языком по разбитым губам и взглянула на него, не показывая боли и страха. Гераклес отрезал:
– «Высоких мужчин с афинским акцентом» никогда не было, так ведь?
Ясинтра возразила:
– Были. Они были. Но на них были маски. Первый раз они угрожали мне после смерти Трамаха. А после того, как вы говорили со мной, они вернулись. Их угрозы были ужасны. Мне рассказали все, что я должна была сделать: сказать тебе, что мне угрожал Менехм. И пойти к тебе в дом и просить убежища. И соблазнить тебя, и насладиться с тобой. – Гераклес снова занес правую руку. Она же сказала: – Забей меня до смерти, если хочешь. Я не боюсь смерти, Разгадыватель.
– Но боишься их, – прошептал Гераклес, так и не ударив ее.
– Они очень могущественны. – Ясинтра улыбнулась треснувшими губами. – Ты даже не можешь представить, что они угрожали со мной сделать, если я не повинуюсь. Есть смерти, приносящие облегчение, но они обещают не смерть, а бесконечную боль. Они умеют быстро убеждать, если захотят. Ни у тебя, ни у твоего друга нет в борьбе с ними ни малейшего шанса.
– Ты говоришь это мне, потому что так приказали они?
– Нет, я сама это знаю.
– Как ты с ними связываешься? Где я могу их найти?
– Они сами находят тебя.
– Они были здесь?
– Да, – ответила она, и Гераклес заметил, что она замялась. Он еще больше прижал к стене ее спину, как нож, вонзая левый локоть в плечо, следя за каждым ее движением.[115]
Ясинтра добавила:
– На самом деле они здесь и сейчас.
– Сейчас? Что ты имеешь в виду?[116]
Ясинтра промолчала. Она провела глазами из стороны в сторону, как бы охватывая взглядом всю комнату. Со странной медлительностью она произнесла:
– Они еще приказали мне, чтобы… после того, как ты насладишься, я завела с тобой речи… и отвлекла тебя…
Гераклес проследил за быстрым движением глаз девушки.[117]
Внезапно ему показалось, будто какой-то внутренний голос кричит ему: «Обернись!» Сделал он это как раз вовремя.
Правая рука фигуры в маске и тяжелом черном плаще только что завершила безмолвную смертоносную дугу, но неожиданно преградившая ей путь рука Гераклеса сбила траекторию, и лезвие прорезало пустой воздух. Прежде чем нападавший нанес новый удар, Разгадывателю удалось повернуться и, протянув руку, он схватил его за правое запястье. Завязалась борьба. Гераклес взглянул на противника и почувствовал, что силы покидают его, потому что сразу узнал эту лишенную лица маску, искусственные, фальшивые черты и темное волнение, сочащееся сквозь два симметричных выреза для глаз, из которых теперь вырывался блеск ненависти. Понсика воспользовалась его мгновенным замешательством, чтобы приблизить острие кинжала к мягкой плоти его шеи. Гераклес споткнулся, попятился назад и ударился о стену. Усилием он заставил себя подумать (краешком мысли, как краешком глаза), что по крайней мере Ясинтра, кажется на него не нападает, хотя он не знал, чем еще она могла быть занята. Значит, перед ним был один враг, женщина, хоть и очень сильная, как он в тот же миг убедился. Он решил, что может рискнуть и дать острейшему лезвию еще немного приблизиться к цели с тем, чтобы сосредоточить силы в правой руке: он занес кулак и обрушил его на маску. Послышался глубокий, будто из глубины колодца, стон. Он снова ударил. Снова стон, и больше ничего. Хуже того: напрягая правую руку, он забыл о кинжале, а крохотное расстояние между ним и его трепещущей шеей, слабыми ветвями вен и дрожащими, послушными мышцами все укорачивалось. Тогда он прекратил удары и сделал нечто, несомненно, удивившее его яростную противницу: он протянул пальцы и начал нежно ласкать края маски, выпуклость носа, холмики скул… как слепец, желающий на ощупь узнать лицо старого друга.
Понсика слишком поздно разгадала его намерения.
Два толстых тарана, два огромных поршня без предупреждения проникли в отверстия глаз и без сопротивления погрузились в странную слизь, защищенную тонкими полосками кожи. Лезвие ножа сразу же отпрянуло от шеи Гераклеса, и что-то застонало и закричало под бесстрастным выражением маски. Разгадыватель вытащил влажные до второй фаланги пальцы и отошел в сторону. Понсика завыла. Маска изображала нейтральное выражение спокойствия. Она попятилась назад. Утратила равновесие.
Когда она упала на пол, Гераклес бросился на нее.
С большим трудом ему удалось побороть свой порыв и не использовать ее собственный кинжал. Вместо этого, обезоружив ее, он воспользовался босыми ногами и ударил ее в несколько слабых мест, беззащитных из-за слепоты. Он бил пяткой, и ему казалось, что он давит громадное насекомое.
Когда все закончилось и он, в смятении, все еще не мог отдышаться, он заметил, что Ясинтра стояла у стены так же, как он оставил ее, обнаженная и неподвижная; казалось, что она лишь чуть-чуть утерла кровь с лица. Гераклесу даже захотелось, чтобы она тоже накинулась на него: так он увязал бы ярость с яростью, борьбу с борьбой, удары следовали бы за ударами. Теперь же он мог разрушать, разбивать, уничтожать лишь воздух и окружавшие его предметы. Когда к нему вернулся голос, он произнес:
– Когда они обратили ее?
– Не знаю. Когда они прислали меня сюда, то сказали мне, чтобы я слушалась ее приказов. Она не говорит, но ее жесты легко понять. А приказы мне были уже известны.
– Священные мистерии! – презрительно пробормотал Гераклес. Ясинтра, не понимая, взглянула на него. – Понсика сказала мне, что поклоняется Священным мистериям, как Менехм. Оба лгали.
– Может быть, и нет, – улыбнулась танцовщица, – они же не сказали тебе, каким Священным мистериям они поклонялись.
Гераклес приподнял бровь и посмотрел на нее, а потом произнес:
– Уходи. Вон отсюда.
Она подобрала с пола свой пеплум и пояс и послушно пересекла комнату. На пороге она обернулась к нему:
