Война и то, что деревня неоднократно переходила из рук в руки, оставили свои следы. Разруха, запустенье, сожженные, развороченные дома, погубленное хозяйство. Тем не менее, мы видели, как ополченцы и их родственники вытаскивали и грузили на транспорт чудом уцелевшую мебель, кули с мукой. В сторонке стояла бабушка и тихо плакала. Плакала беззвучно, лишь кончиком черного платка вытирала слезы с морщинистого лица.
— Мужики, вы как хотите, а я так больше не могу! — Сашка поправил автомат и пошел в сторону мародеров.
— Саша не надо! Хуже будет! — я крикнул ему вслед.
Он лишь махнул рукой, взял автомат наизготовку и передернул затвор.
— Ну что, пошли. А то сейчас такое начнется, втроем от батальона не отобьемся, — Володя тоже снял автомат с предохранителя и передернул затвор.
— Пошли.
Во дворе уже поднялся крик.
Посреди двора стоял Сашка, наведя автомат на грузивших вещи мародеров. Они орали друг на друга. Кроме мата ничего не было. Преимущество было на нашей стороне. Грузить с автоматами не удобно, поэтому они их где-то оставили. А у нас их три штуки. Их, правда, пятеро, но безоружных. Мародерствовать тоже надо уметь.
— Все, что здесь взяли — назад! Я сказал, быстро назад! — перемежая слова густым матом, орал Сашка.
— Они тоже нас грабили! Это все наше по праву войны! — отвечали ему ополченцы-мародеры и их родственники. — Пошел вон, русская свинья!
— Ах, так! Я, значит, русская свинья! — Сашка дал очередь перед ногами ополченцев. — Что-то я вас не видел в первой роте, когда мы одни рубились! Все назад!
Мы сняли автоматы и направили на мародеров. Те повиновались и пошли в дом, перетаскивая с машины награбленное. Когда все закончилось, Сашка подошел к бабушке и сказал:
— Бабуля, не бойся, никто тебя не тронет!
Она стояла и не говорила ни слова, просто смотрела и плакала. Слезы текли по ее морщинистому лицу, падая на грудь, на высохшие, перевитые узлами вен руки, стекали и падали на землю.
Володя подобрал кусок кирпича и написал на воротах: «Не трогать! Опасно! Под охраной инструкторов!»
— Думаешь, поможет? — я скептически смотрел, как Володя выводит буквы.
— Посмотрим, — он отбросил кирпич. — Пошли.
— Куда? Спасать село от разграбления? Не получится. И не мечтай! — я отбросил окурок.
— Пойдем в штаб, посмотрим, чем они там занимаются, как приготовились к внезапным атакам противника.
— Ты думаешь, там кто-нибудь думает о чем-нибудь, кроме празднования победы и мародерства? Дико сомневаюсь.
— Вот и посмотрим.
Мы пошли дальше по селу. Везде была та же картина. Выносили и грузили на различный транспорт все, что могло сгодиться в хозяйстве. Сашка пару раз порывался броситься на них, мы с Володей с трудом оттаскивали его. Он только матерился, плевался, грозил мародерам оружием.
Подошли к школе. Возле нее было много пьяных ополченцев. Они расположились в живописных позах рядом с крыльцом. Кто-то спал. Воины Аллаха!
Подводили пленных, избитых, раненных. Некоторые были без формы, лишь в трусах. Они шли, опустив голову, их пинали сзади, толкали прикладами, пристегнутыми рожками к автомату. Они падали в пыль, грязь, пинками их заставляли подниматься и идти в здание школы. Тех, кто был не в состоянии передвигаться, или был без сознания, брали за ноги и тащили туда же, их головы болтались и бились о камни.
Сашка свирепел от увиденного, мы зафиксировали его руки с обеих сторон, прижали их. Он дергался и отчаянно матерился.
— Саша, успокойся. Помочь мы им все равно не сможем. Только хуже сделаем. Эти негодяи могут нас заставить расстреливать этих бедолаг, чтобы кровью повязать, — увещевал его Вова.
— Мы здесь не для того, чтобы их спасать, самим бы спастись, — вторил я ему.
— Но так же нельзя! — бился Сашка у нас в руках. — Это же не война, а безумие какое-то! Воевать ради мародерства! Пленных вот так, как скотину, вести на бойню. Их же просто убьют! Поиздеваются и убьют! Ненавижу!
— Ты можешь что-нибудь изменить?
— Да, могу! Я пойду и убью, задушу, разорву комбата и это чмо — Модаева вместе с муллой!
— А дальше? Что дальше, Саша? К стенке? И все? Придет новый комбат с новым Модаевым. Может, даже еще хуже. И что? Все наши смерти — коту под хвост! — я пытался вразумить его.
— Плевать! Пустите!
— Тихо, на нас уже обращают внимание. Тебе надо обращать внимание этих зверей? Тебе нравится эта публика? — голос Володи звенел от напряжения.
Ему тоже нелегко было сдерживать себя, и удерживать от глупостей Сашку.
— У меня есть идея другого рода, — начал я. — Аида беременна. Мы ее отправляем отсюда. Она едет к Витькиным родителям. Там передает весточки, что мы здесь. Живы, относительно здоровы, но выбраться не можем. Пусть Родина помогает!
— Аида залетела? Ничего себе! — Володя присвистнул от удивления. — Ай, да Витька, ай, да молодец! Наш пострел везде поспел! Молодец!
— Ага. Поможет тебе Родина! — Сашка злорадствовал. — Положила она на тебя с прибором! Нахрен ты ей нужен! Пошлют по линии МИДа запрос в МИД Азербайджана, а те ответят, что знать не знают, или, что воюешь ты в их армии совершенно добровольно, принял гражданство вместе с исламом. «Альфу» тебе на выручку не пошлют!
— Попробовать можно, может и получится. А Аида с Витькой согласны? — Володя призадумался.
— Витек согласится, а вот как Аида — не знаю.
— Попробовать можно. По крайней мере, хоть ее из этого ада спасем, она-то вообще на царицу подземного царства не тянет!
64
Вошли в здание штаба — бывшей школы. Повсюду валялись учебники, книги, тетради, классные журналы, по коридору гулял ветер. Полупьяные ополченцы без дела слонялись по кабинетам, пиная тетради, весело гогоча. Кто-то полез к нам целоваться, еле отпихнули, в спину нам понеслась брань на азербайджанском.
Из подвала доносились крики и вопли, снизу поднимался бледный как мел Мишка Домбровский. Левой рукой он рвал на себе ворот, а правой держался за стенку.
— Миша! Что с тобой? Ты ранен? Тебе плохо? — мы подскочили к нему.
Он лишь мычал, мотал левой рукой, показывая на подвал, а потом замахал ею, указывая на выход. Мы подхватили его и потащили на улицу. Следов насилия или ранения не было заметно.
Вытащили на улицу. Мишка оперся на стену. Его стало рвать.
— Знакомый диагноз — слабый желудок! — усмехнулся Володя.
— Что стряслось, Миша? — я потряс его за плечи.
— Там, Мудаев, э-э-э-э, — снова Мишку стало полоскать, — пытает пленных! Э-э-э-э, просто так пытает, ничего ему не надо! Ради само — э-э-э-э-э — утверждения! — с трудом закончил фразу Михаил, вытирая тыльной стороной ладони рот.
