что она единственная, кто всегда оставался рядом со мной. Засыпаю, вдыхая детский запах.
— Подъем! Утренний обход.
Я все еще не выспавшаяся и растерянная смотрю на докторов, которые зашли в нашу палату, чтобы осмотреть меня и дочку. Тру глаза, все еще ничего не понимая, и поднимаюсь уже тогда, когда вся делегация собирается на выход.
— С ребенком все в порядке, — говорит мне медсестра, явно заметив мой обеспокоенный взгляд. — Вы себя хорошо чувствуете?
— Да, спасибо.
Она уходит, а я прикладываю Яську к груди, перекладываю в кроватку и кое-как привожу себя в порядок. Выхожу из палаты в коридор, чтобы спросить у медсестры, когда будет завтрак. Оказывается, после родов во мне проснулся просто зверский аппетит.
— У нее муж инвалид, нечему завидовать, — так и застываю на полпути к медсестринскому посту рядом с дверью, ведущей в соседнюю палату.
— Инвалид? — ужасается другой женский голос.
— Да, вчера видела. Он приезжал на коляске.
— А я думала… У нее палата своя, все не так, как у нас. И душ там, наверняка.
— Да только наши мужья ходят, а ее — нет.
— И то верно.
Я заставляю себя идти дальше, потому что очень сильно хочется распахнуть дверь в эту чертову палату, зайти внутрь и высказать этим дамам все, что я о них думаю. Усилием воли только вынуждаю себя идти дальше. То, что Демьян в инвалидной коляске, никогда меня не волновало. С момента, как я об этом узнала. И потом, когда мы…
Я резко останавливаюсь. На одном месте, словно вкопанная. Пытаюсь вспомнить, когда мы с ним куда-то выбирались. В магазин или, например, ресторан. В парк выходили, конечно, потому что гуляли с детьми, но так, чтобы собраться в ресторан, к примеру. Один раз только. И то, когда я пришла, Демьян меня уже ждал. Да и ушли мы тогда неожиданно. Я отошла в туалет, а когда вернулась, официант сказал, что мой спутник ждет меня на улице.
— Вам плохо? — рядом со мной останавливается медсестра. — Вы так побледнели!
— Нет, я… — силюсь вспомнить, зачем вышла. — Когда будет завтрак?
— Через несколько минут начнут разносить по палатам. Пойдемте, вам не нужно так рано вставать, вы едва держитесь на ногах.
Медсестра помогает мне дойти до палаты и забраться на кровать, мило улыбается и спрашивает, не нужно ли мне что-то еще, кроме завтрака. Отрицательно мотнув головой, продолжаю теряться в воспоминаниях, чтобы найти там подтверждения тому, что Демьян стесняется своего положения и очень редко появляется со мной рядом. Практически никогда. Даже на мероприятие, устроенное на работе, он не приехал, сославшись на отравление. Я тогда поверила, а теперь… теперь слезы жгут глаза.
Я не хотела видеть, замечать даже очевидного — Демьян стеснялся себя. Ему было неуютно находиться рядом со мной в инвалидном кресле, а мне… я этого даже не замечала, потому что любила его безоговорочно. Для меня было неважно, что он в инвалидном кресле, что не может ходить. У нас, по моему мнению, все было прекрасно. И только сейчас, услышав разговор двух незнакомых мне женщин, я вдруг понимаю, как нас наверняка воспринимают со стороны. Для меня неважно чужое мнение, но оно, судя по всему, очень важно Демьяну. Каждый раз, когда мы куда-то шли, он, вероятно, сталкивался с косыми взглядами, а, может быть даже и со словами, хотя он по-прежнему не выучил язык так же хорошо, как и я.
Мне невыносимо хочется сейчас оказаться рядом с ним. Прикоснуться, обнять, как-то его утешить, хотя я и понимаю, что ему, наверняка, это не нужно. Последнее, чего хочет Демьян — жалость.
Я даже не замечаю, как мне приносят завтрак, хоть и съедаю все до последней крошки, не обращая внимания на вкус. Я хочу к своему мужу, хочу быть его опорой и поддержкой и хочу стать той, которая не просто смирится с его положением, полностью приняв его, но и той, которая разделит его жажду встать на ноги. Только сейчас я понимаю основную причину такой сильной жажды встать на ноги.
После завтрака я выхожу в коридор, чтобы попросить у медсестры зарядку к разряженному мобильному, но стоит только выйти из палаты, как я останавливаюсь, словно вкопанная на одном месте. В паре метров от меня стоит Демьян. Именно стоит. Без инвалидной коляски позади, на своих ногах. Он держит в руках какую-то коробочку, а потом, увидев меня, решительно шагает ко мне. Сам.
Эпилог. Часть 2
Демьян
— Еще слишком рано, — дает наставления реабилитолог.
Я его слышу и молчу. Ничего не отвечаю и он тяжело вздыхает, потому что прекрасно знает, что я поступлю по-своему.
— Хотя бы без геройства, — говорит, окончательно сдавшись и отбросив идею отговорить меня пойти в больницу к Майе на своих двоих.
— Постараюсь.
— Демьян. Это очень важно. Если не хочешь потом снова сесть. И надолго.
Я знаю, что он предупреждает и, конечно же, запугивает, чтобы я не геройствовал. В то, что я снова сяду, не верится. Надолго уж точно. И я понимаю риски, знаю, что идти рано, что в любой момент могу свалится, если, например, занервничаю, но я, мать его, должен. На меня все там смотрели, как на инвалида, коим я в общем-то и являюсь. Смотрел и персонал и пациенты. Майе наверняка сочувствовали. А мне, блядь… мне просто хотелось, чтобы она была счастлива. И я хочу показать им всем, что у нее — настоящий мужик. Ходячий мужик, способный и с ребенком помочь и ее на руках носить. Не прямо сейчас, это я знаю. Прямо сейчас мне нельзя, но потом, со временем…
Реабилитолог продолжает давать наставления, расставляет приоритеты, рассказывает. Я внимательно слушаю, так что к больнице приезжаю не самостоятельно, сидя за рулем автомобиля, как всегда мечтал, а на заднем сидении, чтобы лишний раз не напрягать ноги. Они у меня не слабые, все-таки, реабилитация дала свое, но тем не менее.
Из машины я выхожу уже сам. Миную лестницу, длинный коридор. Медсестра, бывшая вчера на смене, смотрит на меня ошарашенно и даже шокированно. Да-да, такой вот я… вчера прикатил на инвалидке, а сегодня на своих двоих.
Я хотел сделать Майе сюрприз на выписку. Приехать, сев за руль самостоятельно, выйти из машины на своих двоих, но вчера, увидев, как на меня смотрели, понял, что нужно сделать это сегодня. Прийти и показать остальным, что жалеть Майю не стоит.
— А вы… а как вы… а что…
— Хожу я, да. Вчера вот не ходил, а
