Балдуин, который еще не вполне осознал выпавшее на его долю величие и ответственность, прикасался мечом к плечу своих новых вассалов, тем самым принимая их преданность.
Когда церемония была завершена и вожди крестоносцев один за другим покинули императорские покои, Балдуин остался там наедине с венецианским дожем.
— Благодарю тебя, Энрике, за оказанное мне доверие, — проговорил Балдуин.
— Тебе не за что меня благодарить, государь, — почтительно ответил дож, — ты избран не мной, но Царицей Небесной.
— О чем ты говоришь? — смущенно осведомился новоиспеченный император.
— Ты знаешь, государь, — дож быстро взглянул на него, — тебе досталась высокая честь стать хранителем бесценной реликвии, перстня, который носила на своей руке Дева Мария. Неужели тот, кому доверена такая святыня, не достоин престола земного владыки?
Балдуин молчал в растерянности, он не знал, что ответить на столь лестные слова, и дож продолжил:
— Можешь ничего не отвечать, государь мой. Мне доподлинно известно, что ты удостоен этой чести — и поэтому сегодня я выбрал тебя. Но помни, есть темные силы, которые хотят завладеть реликвией. И дело твоей жизни — беречь ее как зеницу ока.
На этот раз Алена припарковала машину перед самой калиткой.
Двухэтажный зеленый дом с башенкой словно ждал их, радовался их появлению.
Девушки вышли из машины, и Алена покосилась на свою спутницу: ей хотелось увидеть, какое впечатление произведет на нее дом покойного Николая Михайловича. Ее дом.
И Аля не обманула ее ожиданий. В ее глазах загорелось чистое детское восхищение.
— Как красиво! — проговорила она непривычно тихим голосом. — Знаешь, все эти современные коттеджи, словно сошедшие со страниц журнала «Загородный дом», они… как бы неживые, ненастоящие. Они придуманы и построены не для того, чтобы жить в них, а для того, чтобы доказывать окружающим, что хозяин этого коттеджа крутой, обеспеченный, самодовольный тип. А этот дом… его построили, чтобы прожить в нем всю жизнь, чтобы любить, растить детей, пить чай на этой веранде, смотреть на звезды, вести долгие задушевные беседы, стареть, не замечая и не боясь старости…
Алена с радостным удивлением смотрела на свою спутницу.
До сих пор Аля казалась ей недалекой, поверхностной болтушкой, от которой не ждешь каких-то откровений. А то, что она сказала сейчас… Алена и сама думала о том же, когда первый раз увидела этот дом.
— И еще… — добавила Аля с неуверенностью и смущением, — ты знаешь, у меня странное чувство, как будто я здесь уже была. Когда-то давно, очень давно. В детстве… или даже в другой жизни…
«Ничего себе! — подумала Алена. — В точности то самое чувство было и у меня…»
Она откинула щеколду, вошла в калитку, пошла по дорожке, окруженной буйно разросшимися сорняками.
Аля послушно шла за ней, лицо ее светилось радостью узнавания, она словно не замечала царящего вокруг запустения — облупившейся краски, потрескавшегося штакетника, пыльного бурьяна чуть не в человеческий рост, безраздельно царящего на садовом участке.
Когда Алена уже подошла к крыльцу, за спиной у нее раздался знакомый голос:
— Это кто же это тут шастает?
Алена обернулась и увидела соседку.
Тот же фиолетовый спортивный костюм, те же розовые сапоги, та же красная пиратская повязка на голове… бдительная тетка стояла на своем боевом посту, строго глядя из-под руки.
— Я это, Марфа Петровна! — громко ответила девушка. — Алена! Или вы меня не узнали?
— А, это правда ты! — успокоилась соседка и добавила: — И сестренку привела!
Алена переглянулась с Алей.
Надо же, соседка сразу признала в них сестер… а ей казалось, что они ничуть не похожи!
Алена поднялась на скрипучее крыльцо, достала ключи, открыла дверь, вошла в сени. Все здесь было по-прежнему — старое пальто на вешалке, простая деревянная скамья, поношенная обувь.
Все было по-прежнему, но что-то неуловимо изменилось. Как будто жившие в этом доме призраки покинули его.
Алена толкнула следующую дверь и оказалась на веранде.
Как и прежде, ее заливал фантастический разноцветный свет, льющийся сквозь яркие стеклянные ромбы. Но ей на этот раз не привиделся накрытый для чая стол и нарядные люди, говорящие по-французски. На этот раз здесь никого не было, кроме них с Алей. Казалось, дом больше не хочет посылать ей приветов из прошлого, казалось, он настороженно прислушивается и чего-то ждет.
Алена прошла через веранду и открыла следующую дверь. Но не стала задерживаться в гостиной, а поднялась на второй этаж — туда, где был кабинет Николая Михайловича.
Здесь она тоже не задержалась — какая-то неведомая сила гнала ее дальше, наверх, в квадратную башенку с окнами на все четыре стороны света.
Аля едва поспевала за ней.
По узкой скрипучей лесенке они поднялись в башенку.
Вот оно, старинное трюмо… вот она, зеркальная пропасть прошлого…
Память не обманула ее: вдоль рамы центрального зеркала тонкой изысканной вязью были вырезаны таинственные слова: «Mene mene tekel…»
Те самые слова, к которым отсылали ее монеты, вытисненные на кирпичах внутри зиккурата.
Значит, здесь, в этой башенке, возле этого зеркала прячется тайна, которую хотел передать ей Николай Михайлович.
Но тогда… тогда зачем было отсылать ее к знакам, оставленным в зиккурате? Ведь она уже была здесь, в этом доме, смотрелась в это зеркало — для чего нужно было посылать ее в зиккурат, если завещанная ей тайна была так близко?
Зачем?
Тайна была завещана не ей — им двоим, поняла Алена, покосившись на свою спутницу. Ее направили в зиккурат, чтобы она ближе познакомилась с Алей, поняла, как много в них общего, как многое их связывает…
У Али на лице было прежнее выражение — растерянности и радости, как будто она после долгого и трудного пути вернулась домой. В свой подлинный дом.
Алена вспомнила текст записки, которую перевел для нее профессор Левантович.
«Подняться по спирали, не пропустив три символа, и узнать себя в отражении».
Она исполнила часть этой инструкции — поднялась по спирали, по железной винтовой лестнице внутри зиккурата, и нашла три символа, три оттиска древних монет. И эти символы
