Медленно, методично мои руки распутывают узлы в волосах, пока я краем глаза наблюдаю за маленьким ночным крылом. Он низко пригнулся к краю, его крошечный розовый язычок быстрыми движениями скользит по воде. Это зрелище застает меня врасплох, смахивает пыль с истины, давно погребенной под осадком травмы и времени. Я провела так много лет, чувствуя себя в опасности на этом участке земли, что забыла, что на нем тоже обитает красота. Красота и жизнь.
Когда я удаляю все следы грязи со своей кожи, я вылезаю и надеваю самый чистый предмет одежды, который у меня есть: лавандовое платье. Затем я вытряхиваю содержимое своего пакета и погружаю одежду и изношенное полотенце в воду одно за другим, взбивая и ополаскивая их как можно тщательнее, прежде чем разложить их сушиться.
К моему удивлению, когда я нахожу Уэслина, он уже сидит среди группы из шести гигантов, жестикулируя руками в разгар какого-то страстного рассказа. Его борода снова выбрита. Зрелище странно поднимает настроение, неожиданное чувство, учитывая, что я провела первую половину этого путешествия, желая просто избавиться от него. Но в последнее время апатия, существующая между нами в Роанине, кажется такой же далекой, как и сам город.
Напротив, скрестив ноги, сидит Гутрех, положив одну ладонь на огромное колено, а другой обхватив подбородок. Она смотрит на Уэслина сверху вниз не моргая.
– …думает, что убийство всех волшебных существ – это ключ к уничтожению магии.
– Тогда он в некотором смысле прав, – говорит Гутрех. – Но он не понимает, почему.
Несколько голов поворачиваются в мою сторону, когда я приближаюсь, Уэслин – последняя из всех. Он начинает улыбаться, когда видит меня, затем сжимает губы в более прямую линию, как будто смущенный собственной реакцией.
– Ты говоришь о короле Джоуле? – спрашиваю я, в груди все сжимается, когда я сажусь рядом с ним.
– Люди никогда не понимали связи между магией в стране и существами, которые ее населяют, – говорит Гутрех в качестве ответа. Она указывает костлявым пальцем в мою сторону.
– Они одинаковые. Одной и той же магии, только разделенной между разными хозяевами.
Уэслин наклоняется вперед, положив локти на скрещенные ноги.
– Ученые много размышляли об этом.
Гутрех это, похоже, не впечатляет.
– Но понимают ли они, что подразумевается? Вы говорите, магия к востоку от реки начала исчезать?
Уэслин кивает.
– Земля там теперь редко шевелится. За исключением магической болезни, это почти, как если бы магия умерла.
Мертва.
Раньше эта идея могла бы принести облегчение, дать постоянную передышку от местности нашей юности. Однако, сидя рядом с этими древними людьми, это слово кажется слишком тяжелым и окончательным.
– Она еще не умерла, пока нет. Магия всегда будет бороться за выживание, – Гутрех качает головой. – Но это не будет длиться вечно. Теперь каждый день сегменты просачиваются в море и исчезают, как туман.
Я выпрямляюсь в шоке.
– Это правда. Хотя это незаметно день ото дня, волшебство ускользает. Но подобное взывает к подобному, и до тех пор, пока волшебные существа ходят по земле, вытаскивая своих двойников на поверхность, магия земли будет продолжать процветать. Она станет сильнее или, по крайней мере, предотвратит постепенное ослабление.
– Словно магниты, – говорит Уэслин.
Гутрех несколько мгновений оценивающе смотрит на него.
– Как семена. Они рождаются с магией в своих венах, и они пробуждают магию там, куда идут. Когда они умирают, их магия возвращается в землю.
– «Словно вода», – добавляю я про себя. Поднимающаяся из океана. Собирается, падает, возвращается.
– Но я чувствую себя на востоке так же, как и в Долине.
– Ваше выживание не зависит от магии земли, и одного оборотня недостаточно, чтобы вызвать ее. – Гутрех задумчиво замолкает. – Но если она полностью исчезнет, то ваш вид, все волшебные люди и животные – все со временем ослабнет. И ты умрешь.
Внимание Гутрех снова переключается на Уэслина.
– Если не раньше, то по естественным причинам или в результате целенаправленных атак.
Пустыня стерта с лица земли, а луга вымощены дорогами. Населенные пункты, простирающиеся по всему континенту. Возможно, как только они почувствуют себя в большей безопасности дома, они даже снова откроют свои границы для тех, кто находится за морем. Магия может стать мифом, а люди вроде меня – не более чем мечтой.
Гутрех вздыхает, и это звучит как приговор.
– Ты хочешь, чтобы мы пошли на войну. Увековечивать эти нападения. Но мы хотим только мира. Мы переехали в Долину, чтобы избежать человеческих конфликтов, а не участвовать в них.
– Я пытаюсь остановить дальнейшие атаки, – возражает Уэслин. – Против твоего народа и моего. Но я боюсь, что единственный способ обеспечить мир – это дать отпор тем, кто стремится подорвать его, – он хмурится. – Я бы хотел, чтобы вы помогли нам.
Части встают на свои места.
– Ты думаешь, что твой отец откажет Эрадайну.
Его молчание – достаточный ответ.
– Оставаясь здесь, мы не должны мириться с тем, что может произойти, – говорит Гутрех.
– Разве бездействие не равносильно тому же? – Уэслин бросает вызов.
Пристально смотрю на него, вспоминая наш разговор во дворце Виллахельм, когда я утверждала примерно то же самое. Не ожидала, что мои слова окажут какое-либо реальное влияние на его отношение.
– Вы должны понять, – говорит Хатта, одна из великанов, приветствовавших нас накануне вечером, – что нам не стоит противостоять людям севера. Мы уже пытались вмешаться давным-давно. Если вы действительно хотите решить проблему сейчас, противодействие должно исходить изнутри.
– Так и будет, – настаивает Уэслин. – Я прошу только, чтобы вы были с нами заодно, когда придет время, а не чтобы сражались в одиночку. Однажды вы уже призывали моих людей к действию, руководствуясь логикой, а не эмоциями. Я думал, вы захотите привлечь нас к ответственности.
– И мы это сделаем, – отвечает Гутрех с намеком на угрозу в голосе. С предупреждением отступить. – Когда настанет время.
– Сейчас самое время, – вмешиваюсь я. – В Долине солдаты, практически у твоего порога. Они пытались похитить кэгара и называли это какой-то работой. Король Джоул совершенно ясно изложил свои намерения.
Она устало смотрит на меня.
– Принц уже сказал нам об этом.
– Ну? – требую я. – Разве ты не хочешь знать, что они здесь делают?
Мои слова встречают еще большее молчание, затем двое зрителей бормочут на другом языке.
– Я не понимаю. В чем проблема? Почему ты колеблешься?
