ураганными темпами проклятие будет развиваться не менее четырех-пяти часов. А еще даже трех не прошло.
К тому, отсюда надо вычесть время на приготовление и приём пищи личным составом. Сейчас оно от силы должно было отыграться на пухлом поваре — пациент ноль, которого я проклял первым. Но, судя по открывшейся мне картинке — проклятие развивалось куда быстрее.
— Когда сменился патруль? — поинтересовался я, не отрывая глаз от бинокля.
— При мне смены караула не было, — сообщил политрук, взглянув на часы. — Где-то с полтора часа назад привезли завтрак, а спустя час — час пятнадцать все эти гады разбежались вприпрыжку по кустам. Иногда кто-нибудь из них возвращался, подтягивая штаны, но почти тут же убегал обратно.
— Значит, где-то час… — задумчиво произнес я, теребя в руках потертый ремешок бинокля.
Остальные фрицы должны были принять пищу еще раньше, чем караульные. Ведь им её надо было еще и подвезти. Похоже, что действительно пора начинать, пока эпидемия «червлёной дрисни» не перебросилось на гражданское население.
— Ну, чего там, малой? — Дед нетерпеливо теребил приклад своей снайперки. — Пора? А?
— Маркей! — опять одёрнул его командир. — Ты когда субординацию научишься соблюдать? Какой он тебе малой?
— Ой, да сколько мне осталось той субординации? — ни разу не смутившись, отозвался старикан. — Я в Империалистическую и енералов по-матушке и по-батюшке посылать не стеснялся. И ничего, жив-здоров — вся грудь в Егориях! И нынешнее руководство тоже, как за здрасьте, приложить могу… Чего уж теперь-то её соблюдать, субординацию твою? А малой, потому, как в сравнении со мной — ваще сопля соплёй!
Товарищ Суровый переглянулся с политруком, покачал головой и виновато развел руками:
— Ну, вот что с ним поделать, товарищ Чума? Хоть кол на голове теши — всё едино! Но человек он хороший, душевный. А как снайперу и вовсе цены нет!
Чумовой им, однако дедок попался! С таким точно не соскучишься.
— А что с такими героями делать полагается? — ехидно прищурившись, риторически поинтересовался я. — Конечно наградить! Что мы, хуже царя-батюшки? Вон, какой у него иконостас! Полный Георгиевский кавалер, дед Маркей?
— Чутка до полного набора не хватило, — печально вздохнул старикан, распахнув фуфайку. — Три Егория, — похвалился он наградами. А потом царя скинули, а я взял свою милую, и за Советы пошел воевать. А там Георгиев уже не раздавали… Только красными революционными шароварами было разок. Начдиву — «Красное знамя», а мне — шаровары! Настоящие! С кожаным задом! Прямо как у самого Буденного! Жаль, не сохранились — на стенку бы дома повесил, — продолжал балагурить старичок, — на самое видное место!
— Дед, да ты настоящий герой! — Я протянул старику руку еще раз, которую тот с удовольствием пожал. — Горжусь, что довелось рядом с тобой воевать!
— Так можно фрица бить, аль нет? — вновь припал к винтовке дед Маркей.
— Можно… — произнес я, вновь поднося бинокль к глазам.
Едва я «дал отмашку», как старик тут же сделал два быстрых выстрела. Почти не целясь и не прикладываясь к оптическому прицела. Пальнул в белый свет, как в копеечку. Однако, мне было прекрасно видно, как брызнула красной взвесью белобрысая макушка фрица, оросив теплой кровушкой сочную зелень кустов.
А затем, раскинув руки, из кустов вывалился второй фашист, которому старик засандалил тяжелую пулю прямиком в сердце. А ведь старикан, как и я, мог видеть только его белую задницу. Но, несмотря на это, дед Маркей сумел точно рассчитать куда послать «свинцовый привет» от партизан.
Причем, всё это он проделал, совершенно не глядя в оптику. Да и стрелял почти «навскидку», не тратя время на долгий поиск цели. Вот это класс! Вот это опыт! Ему бы не немцев на фронте отстреливать, а передавать этот опыт молодым бойцам в снайперской школе.
Хотя, может быть, он просто один из тех самородков, которые нет-нет, да и встречаются на просторах нашей великой Родины. И научить таким «фокусам» попросту невозможно!
После первых двух выстрелов с «насиженных мест» сорвалось еще трое перепуганных оккупантов, которые, путаясь в спущенных штанах кинулись врассыпную. Едва они дернулись, старик с абсолютно невозмутимым выражением лица добил три оставшихся патрона, а затем сноровисто перезарядил винтовку, даже не пытаясь разглядеть результат.
Но я-то прекрасно видел, что ни один заряд не ушел впустую!
— Ну, дед! Ну, даёшь! — с восхищением протянул я, убирая от глаз бинокль. — Ты ведь и в оптику не смотрел даже!
— Да тут расстояние — тьфу! — ответил дед Маркей. — А у меня с возрастом глаз вдаль, куда лучше, чем вблизи видеть стал. Хотя прицел у меня отменный — трехкратная оптика «Райхерт»! — похвалился старикан. — Сколько лет, а и не помутнел!
Я опять приник к окулярам, пытаясь отследить хоть какое-нибудь движение, но старик меня остановил:
— Не трать время, паря! Не осталось никого — всех моя красавица положила.
— Товарищ Суровый, — я нашел глазами командира партизан, — можете сообщить своим бойцам о начале операции — время пришло!
[1] Знак отличия Военного ордена (с 1913-го года — Георгиевский крест) — военная награда Российской империи для нижних чинов, учреждённая в 1807-ом году и структурно причисленная к Военному ордену Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Являлся высшей наградой для солдат и унтер-офицеров за боевые заслуги и храбрость, проявленную против неприятеля.
До 1913-го года имел неофициальные наименования: Георгиевский крест 5-й степени, солдатский Георгиевский крест, солдатский Георгий («Егорий») и другие. Статутом 1913-го года знак отличия Военного ордена официально переименован в Георгиевский крест, установлены цвета Георгиевской ленты: лента о трёх чёрных и двух оранжевых полосах. С 1807-го по 1856-ой годы награда имела одну степень, с 19 марта 1856 года — четыре степени.
Глава 24
После того, как отрядные партизанские гонцы, типа того пацана, что принес весточку от политрука в мою темницу, получили ЦУ от командира отряда и разбежались «во все концы» Тарасовки, мы, наконец-то, выбрались из засады. Бодро допылив до помноженной на ноль охраны, я принялся с интересом разглядывать трупы фрицев, «дополнившие утренний пейзаж». Правда, в отличие от песни, их было не четыре, а пять. И танков, опять же, поблизости тоже пока не наблюдалось[1].
Вид у фрицев, подстреленных дедом Маркеем, был жалок и комичен одновременно — помереть со спущенными штанами, та еще печаль. Однако,
