всяком случае, больше, чем Сэрский монах!..
— Если все так верили в монаха-призрака, зачем же было тридцать пять лет тому назад осуждать человека?
— А-а!.. Альбен Периго очутился там, где ему не следовало находиться, а сказать, что он ни при чем, было некому. Вот и…
Он махнул рукой, и его жест выразил судьбу затерянного мира, где власть сеньора оставалась по-прежнему грозной. И тут же пояснил его словами.
— Видите ли, в наших краях, от Морсалина до Ревиля, все боялись виконта Рауля.
— Как вы можете это объяснить? Ведь на всей этой территории есть, не считая короля, лишь две признанные власти: господин адмирал, командующий военным округом, и аббат в Фекаме… И что же? — Ничего… вы знаете где это, Фекам? До него Бог знает сколько морских миль. Слишком далеко, чтобы монахи стали заниматься погибшей девушкой. А что касается господина адмирала, то я за всю свою жизнь видел его не больше одного раза. Он, наверное, при короле… или того дальше.
Задумавшись, пекарь споткнулся о камень, но Тремэн вовремя поддержал его. Гийом достаточно знал своего врага, и ему был понятен страх этих, в общем, смелых мужчин перед лицом глухой, но реальной угрозы, которую он представлял собой в глазах людей. Да и кто бы стал слушать любого из них после графа? Дед мудро поступил, когда воспользовался случаем, чтобы отправить подальше свою дочь…
— А… каторжник? Не знаете, что с ним стало?
— Нет, никому ничего не известно. Отец его умер от горя лет через пять или шесть после осуждения. Он понимал, что никогда больше его не увидит. Двадцать лет каторги — это не шутка. Альбен наверняка умер от тяжкого труда…
— Если бы его послали на галеры, тогда конечно, но ведь галер больше не существует…
— Они существовали еще совсем недавно! Как раз в шестидесятые годы их с Мальты доставили в Брест, чтобы посмотреть, как тонкие берберские корабли поведут себя в океане, да еще в наших краях. Потом они отправились в Шербург и даже, говорят, плавали к какому-то северному королю. Все равно, Нервили, уж наверное, позаботились о том, чтобы Альбен не вернулся… Да и куда бы он вернулся? После смерти отца граф быстренько забрал дом и клочок земли, который его дед отдал Периго… Мы часто молились за них. Они были славные люди… такие же, как ваш дед. Беда в том, что таким-то чаще всего и приходится страдать.
— Еще один вопрос! Зачем вы сказали, что люди радуются моей завтрашней дуэли? А если я не выйду победителем? Меня могут убить!
— Вы молоды и полны сил. А ему далеко за пятьдесят. Так же как и мне, только ноги у него здоровые.
— Это ничего не значит. Мы будем драться на пистолетах. Говорят, он с ними умеет обращаться… — бросил Гийом небрежно.
Луи Кантен сжал его локоть со всей силой, которой у него оставалось не мало.
— Даже если его пулю направит сам Дьявол, она не причинит вам зла, потому что о вашей должен позаботиться сам Бог. Или уж вообще нельзя рассчитывать ни на какую справедливость тут, на земле!
Отныне Матильде предстояло покоиться в мягкой земле, а над ее могилой возвышался красивый каменный крест — до тех пор, пока Гийом, если Господь оставит его в живых, не построит склеп для нее, для себя самого и своих потомков. Всех, кто его сопровождал, Феликс де Варанвиль и мадемуазель Леусуа увезли в свободных экипажах вниз, на постоялый двор Ридовиля, где, как и полагается в день похорон, их ожидало солидное угощение. Еще по пути Феликс распорядился об этом по желанию Гийома. Никто не удивился тому, что он задержался на кладбище. Все прекрасно понимали, что, выполнив свой долг, человек, которому завтра предстояло рисковать жизнью ради того, чтобы душа его матери обрела покой, хотел побыть возле нее еще.
Теперь, когда сердце его успокоилось, Гийому вновь открылось великолепие северной весны, а она обещала радость. Нежно-голубое небо светилось совсем не так, как раскаленный безжалостный небосклон между тропиками и экватором. Быстрые ласточки мимолетно перечеркивали его, а на высокий конек церкви, словно на корабельную мачту, уселась чайка. Огромный куст боярышника осыпал белыми цветами могилу Матильды, защищенную от западных ветров высокими деревьями. Ее сын ощущал на лице их дыхание, в котором к жизнеутверждающему запаху моря примешивался аромат пробужденной земли. Чтобы насытиться им, Гийом сорвал галстук и расстегнул рубашку. Его рука наткнулась на подаренный Конокой волчий коготь, с которым он никогда не расставался: лишь однажды, когда кожаная тесьма истерлась и юноша чуть было его не потерял, отец Валет отдал его на несколько часов ювелиру…
Привычным движением он зажал в кулаке слегка затупившийся коготь, и он впился ему в ладонь в том же месте, что и обычно. И как всегда, волшебство на него подействовало: Гийом почувствовал прилив сил и уверенность перед тем, что на него надвигалось. Он не боялся смерти, но, достигнув ближайших целей, устремлялся к другим. Было бы так жаль, если завтра все оборвет слишком метко пущенная пуля! Конечно, его принесут сюда, и до Судного дня он вместе с матерью сможет сколько угодно любоваться декорациями, которые выбрал сам. Но сможет ли его душа спать спокойно, зная, что Рауль де Нервиль с еще большим рвением продолжит творить зло, а несчастная девушка спустится в самый ад?
Не в первый раз его мысли возвращались к Агнес после того, как он пережил гнев, вызванный ее столь странным поведением. Во время неистовой скачки до Кутанс и обратно у него было достаточно времени, чтобы подумать об их необычном свидании и вновь ощутить вкус ее поцелуя, который был свеж, как дыня, и одновременно жгуч, словно красный перец. Он был таким пламенным, что в какой-то миг ему страстно захотелось ею обладать. Даже произнести слова, которые она от него ждала. Слава Богу, он удержался, вызвав тем самым естественную досаду… Теперь он охотно все прощал, ведь в душе честно себе признался, что в иных обстоятельствах с радостью предложил бы ей руку и сделал хозяйкой дома На Семи Ветрах.
Потому, наверное, что в ней таилось что-то дикое и в то же время хрупкое…
Обходя в последний раз место, где он мечтал однажды увидеть свой дом, Гийом пришел к выводу, что суд оружия при любом исходе будет справедлив, так как определит судьбу рода Тремэнов. Если Гийом умрет, вопрос будет решен. Если он останется жив, ему придется найти идеальную продолжательницу рода, что в нынешней
