— Вы омерзительны!
Его улыбка стала шире:
— Мне кажется, что прошлой ночью вы говорили что-то другое. Если я правильно помню, вы вообще были едва способны говорить. Кто бы мог подумать, что вы так сладострастны в постели. Слава Богу, я понял, пока еще не поздно…
Амелия так стремительно вскочила с места, что опрокинула стул.
— Замолчите! Замолчите сейчас же! Я не буду сидеть здесь и слушать это! Вы самый… самый…
Она замолчала, не находя нужных слов.
— …самый искусный любовник, какого вы только знали? — спросил он невероятно невинным тоном.
— Ха! — выкрикнула она. — Пока что единственный. Но уверена, что по сравнению со следующим вы покажетесь пигмеем.
Он стремительно преодолел расстояние до ее письменного стола и схватил ее в объятия. Так же стремительно разомкнул ее губы, и они раскрылись навстречу его языку. Единственным оправданием для нее было то, что она не успела подготовиться, чтобы оказать должное сопротивление. А ее глупое тело не знало, что не должно снова уступать этому мужчине.
У нее был вкус мяты. Она была нежной и упругой там, где полагается: у нее были сногсшибательные ягодицы и красивые груди. И — о Господи! — она умела целоваться. При всей своей неопытности она знала, как пользоваться языком. Она умела сжать его язык губами и медленно и томно посасывать, умасливать и улещивать и пить мелкими глотками, будто смаковала итальянское мороженое, ставшее теперь столь популярным.
Томас принял такое положение, чтобы чувствовать своим возбужденным и восставшим естеством ее сладостный венерин бугорок, при этом молча проклиная несколько слоев серой шерсти, отделявших ее от него. Его мужское естество жаждало близости. Ему до боли хотелось овладеть ею прямо здесь, на полу кабинета.
Он снова потерял самообладание. Амелия каким-то непонятным образом превращала его в дурачка, когда дело касалось плоти. Он оторвался от се рта и принялся осыпать легкими поцелуями ее гладкую стройную шею, приближаясь к чувствительному местечку за ухом. Под его поцелуями она начала тяжело дышать и застонала. Его губы нашли впадинку между шеей и плечом, и она снова застонала.
Это пробудило его здравый смысл. Собрав в кулак всю свою волю, столь необходимую ему в присутствии Амелии, Томас выпустил ее из объятий. Это произошло так внезапно, что она ударилась о стол. Ее руки вцепились в край стола, что помогло ей удержаться на ногах. Она вперила в него взгляд своих синих и в этот момент беззащитных глаз. Удивление, страсть и томление по нему — вот что он прочел у нее на лице. Она поспешила повернуться к нему спиной. Дыхание ее было неровным, Томас лихорадочно соображал, что сказать… ну хоть что-нибудь. Но ничего не мог придумать. Он откашлялся. Сердце его тяжело билось о ребра, ни один вдох не приносил желанного облегчения. Он медленно отвернулся от ее поникшей фигурки и, нетвердо ступая, вышел из комнаты.
Амелия выпрямилась, только услышав, как захлопнулась дверь. Она осторожно поднесла руку к горлу, потом дотронулась до лица, будто желая убедиться, что оно на месте. И тут реальность обрушилась на нее с силой гигантской волны. Это он прервал их поцелуй, не она. Это он оторвался от нее.
Ее лицо горело, руки дрожали. Что с ней сделал этот человек? Она не сопротивлялась, когда он лишал ее девственности. Ей это понравилось. Кого она пыталась обмануть? Она была как гурман, неспособный насытиться самым роскошным пиршеством во всем Лондоне…
Глава 23
Амелия смотрела на стаффордширские статуэтки на этажерке розового дерева в гостиной. Выставленные здесь украшения совершенно не создавали впечатления перегруженности. Сама она предпочитала скромную простоту мешанине из безделушек, часто демонстрирующую безосновательные претензии на вкус и богатство. Да, леди Армстронг сделала Стоунридж-Холл местом, которым мог бы гордиться каждый владелец. И это была еще одна из причин, почему Амелия так отчаянно стремилась уехать отсюда как можно скорее.
Ей не хотелось чувствовать себя здесь уютно. Но гораздо важнее было то, что она и Томас пересекли в своих отношениях точку не возврата. Жаром своих прикосновений и поцелуев он мог вознести ее в небеса, а после этого бросить в темные глубины отчаяния. Никогда и никто не действовал на нее так, как он. Амелия опасалась, что, оставаясь здесь, рискует своим сердцем, а идти на подобный риск она была не согласна.
С отъезда лорда Алекса три дня назад они кружили, не приближаясь друг к другу, как чужие. Их разговоры ограничивались фразами из пяти слов, не более: «Доброе утро. Я буду в конюшнях».
Сказав это, он исчезал и не показывался до конца дня. Долгие часы она работала в одиночестве. За вечерней трапезой он редко разговаривал с ней, предпочитая выбирать своей собеседницей мисс Фоксуорт, показавшую себя благодарной слушательницей. Он совершил постыдный поступок и все же игнорировал ее. И это было еще одним вопиющим свидетельством его высокомерия.
— Леди Амелия!
Амелия вздрогнула, услышав свое имя, и, стремительно обернувшись, увидела бледную молодую женщину, маячащую в дверях гостиной. Заговори о дьяволе или, как в этом случае, подумай о нем, и он тут как тут.
Приехав в Стоунридж-Холл, мисс Фоксуорт продолжала следовать советам Амелии и ухитрялась выкапывать из своего гардероба более яркие платья, что гораздо лучше подходило к цвету ее лица. Сегодня на ней было платье желто-зеленого цвета с рукавами реглан и пышной колышущейся юбкой.
— Что-то случилось? В последнее время вы так молчаливы.
Мисс Фоксуорт бочком протиснулась в комнату и смиренно стояла теперь возле скамеечки для ног.
Амелия заставила себя ответить бледной улыбкой:
— Ничего особенного. Вы застали меня в тот момент, когда я задумалась.
— Скучаете по дому?
— Да, возможно, немного.
В этом случае солгать было легче, чем выдержать двадцать вопросов… или сказать правду.
— Можем мы посидеть? Мне хотелось бы поговорить с вами, — произнесла мисс Фоксуорт.
Она подошла к дивану, обитому темно-синей тканью, слева от которого находился пухлый стул. Господи! Наверняка разговор будет скучным и унылым. Амелия села на мягкий стул и аккуратно расположила складки своего платья вокруг ног.
Мисс Фоксуорт села на край дивана и сложила руки на коленях. Лицо ее было серьезным.
— Мне хотелось бы заверить вас, что лорд Армстронг не имеет на меня видов.
Амелия готова была услышать от этой женщины что угодно, но такое заявление никоим образом не входило в число возможных тем.
— Прошу прощения?
Мисс Фоксуорт внимательно смотрела на нее умными глазами:
— С самого начала у меня возникло впечатление, что вам не нравится моя дружба с лордом Армстронгом. О, не поймите меня превратно, — поспешила она добавить. — Конечно, я не виню вас в том, что вы так отнеслись к этому. Возможно, мне и хотелось бы добиться его внимания, но, уверяю вас, он ко мне совершенно равнодушен. По крайней мере, в романтическом смысле. Поэтому я и сочла необходимым объясниться с вами.
