Глава 1
На следующий день Корнев, Зверев и Богданов вновь собрались в кабинете. Ткаченко явился с портфелем и выглядел очень довольным. Сегодня он был не такой холеный, как накануне: помятый китель, круги под глазами и небольшая щетина на подбородке. Перед тем как сесть за стол, Ткаченко пожал каждому из присутствующих руку.
– Бурная ночка? – спросил Зверев.
– И не говори, только не то, что ты подумал, капитан. Всю ночь рылся в бумагах, кое с кем переговорил. А что у вас? Я слышал, есть новый свидетель?
– Все так, скоро будет здесь.
– Очень хорошо, подождем!
Спустя примерно пять минут в дверях показался взъерошенный Костин:
– Разрешите, товарищ подполковник?
– Входи! Познакомьтесь, Юрий Викторович, это наш молодой оперативник Вениамин Костин.
Веня протянул руку Ткаченко.
– Младший лейтенант госбезопасности Ткаченко, – представился тот.
– Костин. Вениамин. Лейтенант.
– Ну где она? – недовольно буркнул Корнев.
– Они! – уточнил Веня и пригласил в кабинет женщину и мальчика лет шести.
Женщине было не больше тридцати. У нее было длинное бледное лицо, довольно милое, несмотря на полное отсутствие косметики. Волосы она стягивала в хвост, отчего уши смотрелись немного оттопыренными. Одета она была в сиреневое ситцевое платье и узкие туфли-лодочки. Выглядела женщина взволнованной и немного усталой.
Мальчик совсем не был похож на мать. Одет он был в рубашку и шорты, на коленках виднелись свежие ссадины, руки были испещрены тоненькими царапинами. Зверев подошел к мальчику и протянул ему руку:
– Привет, я вижу, у тебя есть кошка? – указав на царапины, спросил Зверев.
– Кот. Барсик. Так-то он добрый, но когда на него найдет – кусается и дерет все, что под руку попадет. Даже меня царапает – настоящий зверюга. Его даже мама боится.
– Меня тоже называют Зверем, но твоей маме меня бояться не следует и тебе тоже.
– А я и не боюсь, – отозвался мальчик.
– А зовут меня Павел, для тебя дядя Паша.
– А я Ваня. Ваня Антипов.
– Еще один Антип, – пошутил Ткаченко.
– Антип и Антипова! – добавил Костин, указывая на мать. – Елизавета Антипова.
– Лиза, может быть, ваш сын посидит в приемной? – предложил Корнев. – Моя секретарша присмотрит за ним.
Женщина кивнула. Веня вывел мальчика в коридор и, вернувшись в кабинет, устроился на диване:
– Знаете, почему я так долго искал Лизу в Ленинграде? Потому что я искал Лизу Еремину, а ее там не было и в помине. Я обошел весь Литейный, посетил в том районе все больницы, поликлиники и стационары, но никто не знал никакой Лизы Ереминой. Однако мне все-таки повезло. Я пришел в военный госпиталь на Большой Конюшенной и познакомился там с нашей землячкой, медсестрой по имени Варя. Оказалось, что в свое время Варя и Лиза учились вместе в фельдшерско-акушерской школе, у нас на Пролетарском бульваре. Варя, как и наша Лиза, тоже уехала после войны в Ленинград, тут они случайно встретились. Варя знала девичью фамилию Лизы и подсказала, где ее найти. Она предположила, что я, вероятно, ищу Лизу Антипову, девичью фамилию которой знали немногие. Когда я сказал Лизе, что Егор, возможно, жив, она тут же согласилась приехать сюда.
Зверев подошел к женщине и протянул ей фотографии подпольщиков:
– Вы знаете кого-нибудь из этих людей?
Девушка поджала губы и кивнула:
– Я знаю их всех! Это ребята из группы «Смерч», так называлась молодежная ячейка, которая была частью антифашистского подполья в годы войны. Кто-то предал их, я думала, что их всех расстреляли. Но вы говорили, что Егор жив?
– Покажите мне Егора, – попросил Зверев.
Женщина указала на парня с волнистыми волосами.
– Это Егор. Это Вася, а это Сашенька Сохно! Это Евгений, а это Степа.
– Степа Сазонов?
– Да. Мы жили на одной площадке еще до войны, а потом я нашла эти монеты.
– Расскажите об этом подробно, – попросил Зверев.
– А Егор?..
– Увы, мы полагаем, что он погиб тогда, в сорок первом.
Женщина отвернулась, прикрыла лицо руками и всхлипнула. Потом успокоилась и начала рассказывать:
– Когда Вениамин Игоревич сказал, что Егор, возможно, жив, я очень этому удивилась. Я не особо надеялась, что это правда…
– Тем не менее вы приехали в Псков! – отметил Зверев.
– А вы бы не приехали? Егор – мой муж, мы поженились тогда, в сорок первом… пусть неофициально, но все же. Это уже после войны я сменила фамилию и стала Антиповой, и Ванечку тоже записала на фамилию его отца.
– А что же Егор?
– Их взяли почти одновременно, а потом… – женщина вздохнула. – Тогда расстреляли всех… кроме предателей. Что вы хотите от меня услышать?
– Мы хотим знать все: о Егоре, о Степане Сазонове и про коллекцию золотых монет, которую вы обнаружили в квартире Крапивина.
– Хорошо, я расскажу. Все началось вот с этого, – Лиза сняла с шеи серебряный кулон, изготовленный в виде маленькой книжки, и, расстегнув нехитрую застежку, протянула Звереву. В миниатюрные странички были вложены две фотографии девочек лет пяти-шести, похожих как две капли воды. – Слева я, а справа – Лика, моя сестра, – сообщила Лиза. – Мы родились в один день и были очень привязаны друг к другу. Когда Лике исполнилось двенадцать, она умерла от менингита, и это крохотное фото – единственное, что у меня от нее осталось.
Глава 2
г. Псков, 629-й полевой госпиталь, 9 июля 1941 года
Бомбить город начали еще второго числа. «Юнкерсы» появлялись внезапно, малыми группами. Они сбрасывали свои ужасные гостинцы не только на укрепрайоны и оборонительные сооружения, но и на жилые дома, после чего стремительно исчезали. Советские системы ПВО кое-как отражали их натиск, но через день к авиации присоединилась дальняя артиллерия. Разведчики люфтваффе хорошо знали свое дело: артиллерия била прицельно, и нашим зенитчикам доставалось так, что временами было просто не поднять головы.
Люди уезжали тысячами, вывозили оборудование, ценности, скот. Несколько мостов через реку уже были заминированы, чтобы при необходимости взорвать их в самый последний момент и хоть как-то приостановить наступление врага. Восьмого к городу подошли танки.
Полевой госпиталь развернули две недели назад в клубе кожевенного завода. На всех фонарях установили защитные щитки, окна наспех завесили светонепроницаемыми шторами. Ряды стульев выволокли на улицу. Их демонтировали и мастерили из них нары – больничных коек катастрофически не хватало. Раненых привозили большими группами – на машинах и телегах днем и ночью. Повсюду что-то жгли. Стояла жара, ужасная вонь вызывала тошноту и головокружение.
