человеке.
Сейчас, лежа в теплой постели и слыша размеренное дыхание Риты, я размышляю о том, что уже разменял четвертый десяток, и что было бы неплохо завести ребенка. Я бы сделал его с охотой и любовью, потому что очень дорожу его матерью.
Наш ребенок стал бы нашим апгрейдом. Я бы передал ему целеустремленность, силу и деловую хватку, а Рита наделила бы его красотой и добротой, умение оставаться достойным и порядочным человеком в любой ситуации.
За мыслями о классной семье во мне все трепещет от нежных чувств к Бельской. Мне захотелось, чтобы это утро стало для Риты одним из самых сладких. Осторожно отстраняюсь, скидываю с нее одеяло и переворачиваю на спину.
— Мм… — бормочет она сонно.
А я, подхватив ее под бедра, развожу их в стороны и ложусь между. Приникаю ртом к ее половым губкам и плавно раздвигаю их языком, погружаю кончик в ее теплую влажную дырочку, двигаясь в неторопливом ритме.
Рита вздрагивает и распахивает глаза.
— Мирон…
Я продолжаю ее вылизывать, поглаживая ладонями бедра. Вынув язык, неотрывно скольжу им по складочкам вверх и, отстранившись, игриво дую на киску теплым воздухом.
— Обожаю тебя… — говорю ей и поднимаю взгляд. Встречаюсь глазами с Ритой и добавляю: — и твою хозяйку.
— Ах, Мирон, ты признаешься в любви ей?
— Я готов признаться в этом каждой частичке твоего прекрасного тела.
Затягиваю губами клитор, дразня его кончиком языка, и одновременно массирую вход в ее тело пальцем. Рита дрожит, напрягает низ живота и слегка прогибается в пояснице. Ее влагалище пульсирует, сдавливает тугим кольцом мой палец, когда я ее трахаю.
— Ты дашь мне второй шанс, Рит?.. — негромко спрашиваю и вновь скатываюсь губами в ее складочки. Приподнимаю ее за попку, чтобы оказаться поглубже.
— Да… да… — стонет.
Из нее вытекают прозрачные капельки удовольствия, которые я слизываю кончиком языка. Это был запрещенный прием, чтобы подарить Рите утренний оргазм и добиться нужного ответа, но я отвечаю за свои слова и на этот раз оправдаю ее ожидания. Опустив ее дрожащие ноги, накрываю Риту собой, держа свой вес на согнутых локтях.
— А ты хитрец, Суворов… — шепчет она, прежде чем я сладко целую ее в губы.
— Спасибо, — с каким-то невиданным облегчением шепчу я. — С меня кофе и завтрак.
ЭПИЛОГ
6 месяцев спустя
Рита
— До сих пор не верится, что строительство завершено! — восторгается Арина, расхаживая по приюту для животных.
Он большой — отдельное здание на пять этажей и обширная территория с летними вольерами и площадками для комфортного выгула животных.
При строительстве я не экономила, старалась, чтобы все было по высшему классу, потому что мне было важно, чтобы мои «хвостики» чувствовали себя здесь как дома, а не сиротками. Много людей финансировали строительство, среди них даже был господин из Германии.
Но главный финансовый рывок случился, когда на благотворительный счет стали поступать деньги от анонимного спонсора.
Я спрашивала Мирона, не он ли это? Он сказал, что нет, не он. И я по глазам видела, что не врет. Суворов сам был обескуражен.
Я даже предположила, что это могла быть Виталина, таким образом искупающая свои грешки. Однако это невероятно. Откуда у разорившейся блогерши такие деньжищи?
Ангельский образ Лактионовой разрушен. Ее мать наняла хорошего адвоката, и тот отмазал Виталину. Но счастья она так и не получила. После грандиозного провала и тех публикаций, где показано ее истинное лицо, многие подписчики отвернулись от блогерши, рекламодатели прекратили сотрудничество. Лактионова сменила тактику и пытается держаться на плаву, записывая тупые, якобы с юмором, ролики, но люди относятся к ней как к юродивой. Смотрят ради хейта…
Багиров и Баринов за решеткой. Эти точно не помогали бы — они меня теперь наверняка всей душой ненавидят. Но я это переживу. Зато мерзавцы получили по заслугам.
— Не без трудностей, конечно, но когда цель действительно твоя, все двери открываются. Я пробовала стать моделью, и обязанностей там было гораздо меньше, а мне та работа давалась в тысячу раз сложнее. Сюда же я не заставляю себя ехать каждое утро, а лечу с удовольствием!
— Ты молодец, Бельская. Я горжусь тобой. За то, что не бросила учебу, что нашла в себе силы пережить все беды.
Приобнимаю подругу и опускаю взгляд во двор — там Мирон организовывает сегодняшнее открытие моего приюта, натягивает красную ленту, которую я буду перерезать, раздает приказы сотрудникам.
Обычно Суворов не вмешивается в мои дела, но сегодня сделал исключение.
Мы с Мироном дали друг другу еще один шанс и начали наши отношения заново так, как должно быть. Уже полгода он ухаживает за мной, постоянно находится рядом, поддерживает во всем. Он все еще живет в своей квартире, но все чаще остается у меня.
— Пора спускаться, — напоминает Арина, — гости подъезжают.
Накинув пальто, мы направляемся к главным воротам.
— Как ты? — ловит меня Суворов и, положив ладонь на талию, целует в щеку.
— Немного волнуюсь.
— Это нормально, любимая. Но все будет хорошо.
Какой-то он сегодня загадочный. И взгляд такой задумчивый. Мирон вроде бы здесь, а мысли его где-то далеко…
По ту сторону распахнутых ворот в первых рядах я вижу семью Суворовых и Расуловых в полном составе. И блистательную Эльвиру Леопольдовну тоже. И моих маленьких приятелей Ваню и Диму с родителями. А возле них скрюченную старушку в кокетливой шляпке и бордовом пальто — бабу Глашу, которая согласилась отдать мне почти всех своих питомцев с условием, что будет их навещать. И других горожан, пришедших на открытие приюта. Ну и журналистов, самой собой — пиар не бывает лишним.
Я искренне благодарю всех собравшихся. Возможно, уже сегодня некоторые мои питомцы обретут новый дом. Мирон торжественно вручает мне ножницы.
Ах, у меня трясутся руки, когда я подношу их к ленте…
— Эй вы! Жируете, да? — вдруг слышу из толпы гнусавый голос и замираю.
Оглядываюсь, а люди расступаются, пропуская вперед женщину, которую я уже не узнаю… Еще полгода назад я могла найти в лице этой женщины знакомые черты, а сегодня это уже невозможно.
— Что, мразь неблагодарная, котиков кормишь, собачек? Пока твоя мать по помойкам побирается! И не стыдно тебе? А?
Все объективы камер направляются на грязную пьяную женщину, а меня с ног до головы захлестывает жаром так, будто окатили кипятком. Лицо горит.
— А ты что стоишь? — покачиваясь, обращается она к Суворову. — Деньги за девку мою давно закончилась, давай плати еще!
Это уже не моя мать. Моя мама — симпатичная, хрупкая, пусть и слабовольная женщина