потоки.
– Все равно здóрово! – заявил юноша. – А как тебя зовут, ты помнишь? – спросил он после незнакомку.
– Нет, – выдохнула та. И уже привычно добавила: – Извините…
– Кто тебя заколдовал – тоже не знаешь? – в свою очередь поинтересовалась Сирин.
– Нет…
– Может, оно и к лучшему, – заявила на это брюнетка.
– Почему? – удивился юноша.
– Кто бы это ни был, разоблачения он постарается избежать. Вернись к нашей ходячей статуэтке память – и здравствуй, опасность! А с амнезийной дурочки какой спрос?
– Не называй ее дурочкой! – неожиданно для самого себя заступился за незнакомку Иван. – А Яга – если это она – не попробует убрать свидетельницу, не разбираясь, что та помнит, а что нет? – опасливо уточнил затем.
– Поймала бы сразу – так бы, наверное, и сделала, а теперь – едва ли, – прикинув что-то в уме, ответила Сирин. – Скорее, все же попытается сперва аккуратненько прощупать почву. Но лучше держать ухо востро!
– Вот не было печали! – проворчал юноша. – Яга на меня еще за Жар-Птицу зла…
– Жар-Птицу ты как раз честно украл, – утешила его брюнетка. – За такое не мстят… По крайней мере, в открытую.
– Ну да, – кивнул Иван, старательно пропустив мимо ушей заключительную оговорку собеседницы. – Мне Кащей с Василисой говорили…
– Но осторожность всяко не помешает, – веско повторила Сирин. – И тебе, и твоей подопечной!
– Это да…
– Кстати, о Кащее, – встрепенулась тут брюнетка. – Пока я тут с вами болтаю, у него же в приемной какая-то глупая смертная сидит! Сколько времени-то уже? – в руке у нее появился телефон. – О-ля-ля! – цифры на экране явно Сирин не порадовали. – Так, все, держи свое лекарство, – в другой ее руке будто сам собой возник пузатый пузырек зеленого стекла, – а я побежала!
– Простите, что вы сказали? – ухватила внезапно ее за рукав бывшая статуя.
– Говорю: побежала я! – брюнетка попыталась высвободиться, но незнакомка ее не отпустила:
– Нет, до этого!
– «Бери свое лекарство»?
– Еще раньше!
– Спросила, сколько времени? – уже, кажется, не без труда припомнила Сирин.
– Нет, другое…
– Там еще было энергичное «О-ля-ля!», – подсказал Иван.
– И что такого? – нахмурилась брюнетка. – Теперь у смертных это нецензурно?
– О-ля-ля! – завороженно повторила почти одновременно с ней незнакомка. – О-ля! Оля! Меня зовут Оля! – радостно воскликнула она.
– Вспомнила? – ахнул Иван.
– Вспомнила! – гордо подтвердила бывшая статуя.
– Вот и познакомились, – подытожила Сирин и напряженно поджала губы.
Глава двадцать седьмая
Иван
После ухода Сирин первым делом Иван отправил Олю в ванную, отмывать от волос въевшиеся голубиные приветы. Взялся было при этом объяснять, как пользоваться душем – рассудив, что раз гостья ничего не помнит, то неизбежны затруднения. Но оказалось, что тут девушка вполне способна справиться и без подсказки.
– Вспомнила, да? – уточнил он.
– Нет, просто все понятно, – сипло заявила бывшая статуя. И уже привычно добавила: – Извините…
К слову, если, только появившись в квартире юноши, она ему беззастенчиво «тыкала», то теперь почему-то прочно оседлала почтительное «вы».
– Здесь-то за что извиняться? – пожал плечами Иван.
– Не знаю, – вздохнула Оля. И повторила: – Извините…
– Ох-х! – покачал головой он.
Деликатно оставив девушку раздеваться (ну, то есть сбрасывать плед) и мыться в одиночестве, Иван пока направился к пролому в стене – ждать обещанных Сирин мастеровых-домовых, ну и приглядывать, чтобы ненароком кто-нибудь чужой не залез через дыру. Простоял там, наверное, минут десять-двенадцать – и вдруг краем глаза заметил в коридоре на кухню какую-то едва уловимую неправильность. Машинально сделал полшага в том направлении, пригляделся – и похолодел: из-под двери ванной потоком лилась вода.
Твою ж налево!
Метнувшись к источнику потопа, Иван рванул на себя дверь – благо запереться на щеколду девушка не позаботилась.
Вопреки ожиданиям, внутри он застал не беспомощную статую – живая гостья стояла на коленях, спиной к входу, и пледом, еще недавно служившим ей накидкой, пыталась как-то собрать с пола разлившуюся воду – а той там было уже сантиметров пять, не меньше!
– Ну ё-мое! – всплеснул руками юноша, непроизвольно отводя взгляд от живописного Олиного тыла. – И как тебя угораздило-то?!
– Извините… – выронив из рук плед, обернулась на голос гостья. После душа лицо у нее было мокрым, и катившиеся по пылающим щекам слезы оставались почти незаметны. Но только почти.
А вот в следующий миг девушка таки обратилась в статую. Причем горькие слезы из ее уже каменных глаз так и продолжили течь.
Жуть какая!
– Ох-х… – сердце у Ивана защемило, но времени на переживания не было: того и гляди соседей снизу зальет! Судорожно схватив брошенный Олей плед, юноша перевалил тяжелую мокрую ткань через край ванны и торопливо туда выжал, затем снова опустил на пол, напитал водой, еще раз отжал…
Короткое расследование, проведенное после обретения гостьей способности двигаться и говорить (последнее случилось позже первого, еще какое-то время ей пришлось унимать плач), показало следующее. Стоя в ванне, девушка принимала душ. И все шло нормально, пока она не надумала снять с держателя лейку. Потянулась за той – и в этот момент ее, как метко назвала это Сирин, заклинило. Лейка уже находилась в окаменевшей руке, и струи воды оказались направлены на пол – видимо, в последний момент Оля непроизвольно дернулась, вот так и вышло.
Очевидно, на этот раз состояние статуи длилось у гостьи несколько дольше обычного – и получите великий потоп!
– Та ваша знакомая, которую я ударил, права: от меня одни хлопоты и никакой пользы! – снова всхлипнула девушка, когда пол в ванной – и, кстати, в коридоре, там тоже потребовалось хорошенько поерзать тряпкой – стал наконец более или менее сухим. – Извините, я ничего не могу поделать!
– Успокойся, ты
