в нашей дружбе. Да еще эти фотографии на лобовом стекле моей машины… Они были сняты во время нашей с Джеком работы в Тилби. Вдруг это он их сделал, а потом написал предупреждение в надежде, что я испугаюсь и брошу задание? Для чего ему это? Чтобы самому заняться материалом? Но он фотограф, а не репортер… От роящихся в голове подозрений накатывает чувство вины.
«Боже мой, как ты могла такое подумать про Джека – своего самого близкого друга! – кричит мой внутренний голос. А потом тихонько шепчет: – Но он явно что-то скрывает».
Еще в прихожей понимаю, что Рори дома: по квартире разносится аппетитный аромат карри. И тут же испытываю зверский голод – я ничего не ела с самого обеда.
– Как дела? – вежливо спрашивает Рори, когда я вхожу в гостиную. Вот такие у нас теперь отношения – вежливые и отстраненные. Мы похожи скорее на соседей по квартире, чем на любовников. И еще я с ужасом понимаю, что не рассказала ему ни о фотографиях на моей машине, ни об угрозах. Да мы с ним толком и не общались с того вечера, когда я призналась, что нашла злополучное кольцо.
– День был очень тяжелый, – говорю я, проходя на кухню. Встаю рядом с ним и смотрю, как он помешивает карри. Раньше мы бы обнялись, поцеловались…
– Держись. Сейчас поужинаем, – Рори показывает на сковороду, – и спокойно поговорим.
Натягиваю на лицо печальное выражение.
– У меня такая загрузка… Сегодня я навещала в больнице Хизер.
– Хизер?
– Мы с ней в детстве дружили, – говорю я, удивляясь, что он не помнит. Как можно не знать о Хизер, которая занимает все мои мысли в последнее время?
– Это та, которая убила двоих в Тилби? – На лице Рори появляется выражение ужаса. – Ты ее навещала?
– Да. Она еще в больнице и согласилась на интервью.
Рори отворачивается; неприязнь сочится из каждой его поры.
– У меня такая работа, Рори.
Он снова поворачивается ко мне:
– Я понимаю… Ты очень скрытная. Я думал, между нами не будет тайн, а ты солгала мне о прослушке и угрозах, о настоящих причинах нашего отъезда из Лондона… Я отказался от всего, чтобы последовать за тобой, а теперь мне кажется, что все повторяется снова.
– Что повторяется?
– Что ты выталкиваешь меня из своей жизни. Не говоришь мне правду.
Я скрещиваю руки на груди.
– Просто я предвидела твою реакцию – ханжескую и осуждающую.
Рори делает шаг назад, как будто я его ударила; в глазах застыла обида.
– Так вот какого ты мнения обо мне?
Хочу сказать что-то в оправдание, но задумываюсь: «Действительно ли причина моей прежней лжи в том, что я предвидела осуждение с его стороны? Или боялась, что он разлюбит меня, узнав, на что я готова пойти ради журналистского материала?»
– Тебе не нравится то, чем я зарабатываю на жизнь, не так ли? Это не соответствует твоему представлению о социальном предназначении. Ты хочешь сделать мир лучше, поэтому выбрал такую важную и достойную профессию, как учитель. А мою ты считаешь…
– Не говори за меня! Ты всегда так делаешь: придумываешь, что я думаю или чувствую! Чушь, Джесс! Журналистика – такая же достойная профессия, как и любая другая. Чтобы быть хорошим журналистом, не обязательно нарушать моральные принципы. Тебе никогда не приходило в голову, что не я осуждаю тебя, а ты сама? Хотелось бы, чтобы ты доверяла мне немного больше.
– Когда я рассказала тебе о Хизер, ты показал… свое неодобрение.
Рори делает шаг ко мне; выражение его лица смягчается.
– Я просто беспокоюсь. Потому что люблю тебя и забочусь о тебе. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Вот и все. Ты замечательный человек, Джесс: веселая, добрая, умная. Не понимаю: почему ты не любишь себя?
Он прав. Я постоянно думаю, что недостойна такого хорошего человека, как Рори.
Несколько секунд мы стоим и смотрим друг на друга, а потом Рори берет меня за руку и произносит:
– Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.
И в этот момент я понимаю, что тоже люблю его. По-настоящему – так, как никогда никого не любила. Проблема, оказывается, всегда была во мне: я отталкивала его, потому что была уверена, что он бросит меня, узнав, какая я на самом деле. Я никогда никому не доверяла. И если хочу что-то в своей жизни изменить, то должна перестать убегать от серьезных отношений – не только с Рори, но и с другими людьми.
Теперь моя очередь протянуть руку навстречу. Мне надо многое ему рассказать.
* * *
Потом мы сидели и разговаривали – долго, мне показалось, несколько часов. Я во многом призналась Рори. В одиночестве, в котором сама виновата – возведя для других людей непреодолимые барьеры из страха, что меня обидят. Рассказала о своей одержимости Пауэллами. На какое-то время они стали для меня семьей: Марго – матерью, которой мне так не хватало, Хизер и Флора – сестрами. Я рассказала о чувстве вины, которое мучило меня все эти годы, – за то, что знала о планах Флоры уехать с Диланом в Лондон и никому ничего не сказала.
– А теперь я чувствую, что за мной кто-то следит. – Я наконец дошла до истории с фотографиями. – Сначала я подумала, что это Уэйн Уокер. Помнишь ту историю с прослушкой? Теперь сомневаюсь. Полагаю, все это связано с нынешним моим заданием. Иначе как можно объяснить подпись «Отвали»? А потом кто-то просунул в наш почтовый ящик билет на автобус…
По ходу моего рассказа Рори выглядит все более встревоженным.
– Иногда мне кажется, что за мной следит Адам – муж Хизер. А потом я опять подозреваю Уэйна Уокера. Я даже Джека стала подозревать. Потому что фотографии были сделаны, когда мы были вместе на задании. По-моему, он сам хочет заняться репортерской работой. И у него получается. Именно он выяснил, что муж Хизер заказал цветы с той издевательской запиской…
Как здорово – делиться с Рори всем!
Я выдыхаю с облегчением, а он берет меня за руку и ведет в спальню. В комнате темно, но он не включает свет, а просто подводит меня к окну. Сегодня полнолуние – хорошо видны улица и дома напротив. Продолжая держать меня за руку, Рори внимательно вглядывается в заброшенное здание.
– Я несколько раз наблюдала там человека с фонариком. Когда он видит, что я одна, направляет его в мою сторону.
– Не исключено, что это просто бродяги.
– По-моему, именно этот человек подсунул мне автобусный билет. То ли он