— Да ерунда это, Сеич… Между нами же никогда никаких баб не было и не будет…
Отец вынул носовой платок, прижал к Пашкиному разбитому носу, не поворачиваясь бросил мне:
— Вон из моего дома! Ты настоящий позор семьи!
Свершилось!
Не могу поверить, что отец сказал это МНЕ!
Мне — сонному, жалкому, слабосильному существу в пижаме.
Я замешкалась посреди лестницы, не в состоянии решить, что мне делать дальше — убираться сразу, то есть спуститься вниз и пройти мимо разгневанного родителя прямо к дверям, или сначала вернуться в комнату за курткой и сумкой…
А там, внизу, у подножия лестницы, отец вспомнил про несчастного Анрика, тихо скулившего на полу, и снова навис над ним:
— Я этого свинопаса сейчас в стену впечатаю… — и двинул моего жениха ногой.
Я взвизгнула, скатилась вниз, попыталась броситься к Андрею, но меня поймали и зашикали:
— Ника, не лезь!
— Ты тоже получишь!
— Не зли его…
— Лучше уйди отсюда…
Только Лида не стала присоединять голос к общему хору, а молча, решительным шагом направилась к двери.
Папа вынужден был отвлечься:
— Лида, куда ты?
— Все, хватит, я так от вас устала… Я ухожу!
— Лида, ты не можешь этого сделать!
— Могу! Кто меня остановит?
— Я!
Отец догнал Лиду, развернул к себе, взял за подбородок и поцеловал в губы.
Страстным, бесконечно длинным поцелуем.
Настолько долгим, что я успела добраться до Андрея и изо всех сил потянула его к выходу:
— Идем, идем отсюда быстрее…
Свадьба удалась.
Я шла и наслаждалась тихим шорохом собственного длинного подола.
Всемирная служба курьерской доставки не подвела: мое платье успело приехать из Лондона к самому торжеству. Роскошный, расшитый бисером шемиз. Бисер почти не потускнел, а легкая желтизна только добавляет ткани аристократического лоска — прекрасная сохранность для туалета, сшитого в двадцать четвертом году прошлого века! Такое платье могла бы носить девушка великого Гетсби, если бы он был больше чем литературным персонажем.
Чиновным женушкам в новеньких костюмчиках от посредственных апологетов мадам Шанель тонкого шарма столетий не понять. Я даже не посмотрела в их сторону, а пошла дальше, мимо штатных девушек, выстроившихся по периметру зала в однотипных и дорогих вечерних нарядах. Юбки в пол, обнаженные плечи, нереально высокие каблуки и неприлично глубокие разрезы, тщательные укладки и дареные бриллианты. Улыбаются так, будто ждут, что жених передумает бракосочетаться, спустится к ним по красной дорожке и вручит каждой по «Оскару» — у бедняжек больше шансов получить награду от американских киноакадемиков, строгого фестивального жюри «Теффи» или «Серебряную калошу» от разухабистых ребят с радио, чем скромное обручальное колечко!
Девушки перекладывали сумочки из руки в руку, хлопали ненастоящими ресницами, перешептывались, и влажные зубки хищно сверкали среди губной помады:
— Что она такого особого делает? Что надо делать, чтобы тебе подарили самолет?
Я на секунду приостановилась, коротко объяснила девчонкам:
— Дебифер!
И устремилась по проходу дальше, между рядами столиков с респектабельными крахмальными скатерками, сверкающими приборами, поправляла ароматные лилии в белоснежном букете и думала, что свадьба действительно роскошная!
Даже жалко, что не моя!
У нас с Андреем никакой свадьбы вообще не было. Мы даже не расписались, потому что мой паспорт остался дома, со всеми остальными вещами. А бежать в милицию за новым мне некогда, я присматриваю за ребенком, и вообще — теперь я знаю, что у человека, который не ходит на работу, сразу образовывается масса неотложных дел…
Мы живем все вместе в нескольких готовых комнатах Андрюхиного недостроенного дома, потому что в квартире у него ремонт вообще на зачаточной стадии.
Зато Сане здесь нравится: он может бегать во дворе и дышать свежим воздухом. Я спокойно его отпускаю, тут везде полно охраны.
После истории с фугасом Андрей был вынужден поступиться принципами.
С охраной действительно гораздо спокойнее — Чупаха человек мужественный, он не то что чеченских амиров или Талибана, он даже маму Анрика не боится, так ей и говорит:
— Галина Витольдовна, кто вы подведомственной мне охране?
— Я им дала указание убрать листья! Ваши лодыри ничего не хотят делать!
— Охрана делает не то, что хочет, а то, что я им командую. Я командую, когда получаю распоряжение от человека, который мне деньги платит!
— Очень жаль, что Андрей вас пригласил на работу и со мной не посоветовался!
— Я не обсуждаю действия работодателя, я выполняю приказы.
И я не обсуждаю. Я молчу — раскачиваюсь в плетеном кресле-качалке посреди полупустой комнаты и делаю вид, что мне все равно, и вроде не слышу…
— Тех, кто так говорил, повесили! — вспылила Галина Витольдовна.
— Значит, плохо выполняли!
— Андрей, — наконец Витольдовна уверилась в собственном бессилии и апеллировала к высшей командной инстанции, — слышишь меня? Немедленно выключи свою музыку! Оторвись от шахмат и подойди ко мне!
Андрей неохотно появился из соседней комнаты и тяжело вздохнул:
— Васильич, я тебя прошу, пусть ребята уберут листья!
Любит мамочку! Я папу тоже люблю и надеюсь с ним помириться. Только надо выбрать подходящий момент…
— Леша, уберите листья на газоне — только без фанатизма! Это не целина…
Чупаха скомандовал в переговорное устройство и вежливо подал Галине Витольдовне пальто. Она обиженно поджала губы, продела руки в рукава, взяла сумку и оглянулась на великовозрастное чадо, застрявшее в центре комнаты с нелепым видом:
— Андрей, ты в армии стал таким неуправляемым! Саша в армию не пойдет! Ребенку там делать нечего, а мне нечего делать здесь. Здесь слишком много полевых командиров!
Она торжественно вышла, наэлектризованный скандалом воздух уплыл за нею, как королевская мантия.
— Да не переживай, Саня, пойдешь ты в армию! — заверил прибежавшего на шум малого Чупаха. — Папа твою бабушку даже спрашивать не будет!
Саня сразу ткнулся ко мне:
— А Нику? Нику спросят?
Я посадила Саню рядышком на кресло — раскачиваться вместе:
— Саня, пока тебе восемнадцать лет исполнится, армия будет контрактной…
Наконец слепой случай встал на мою сторону — его сынуля здесь, рядом со мной, а Андрюхина мама уже далеко. Значит, мы практически одни. Можно задать любимому интимный вопрос:
