до сих пор в его глазах пляшут алые блики, как всегда, когда ярость внутри взметалась резко вверх и меняла привычные ориентиры. И слишком мокро и липко, так, как не должно быть.
Он потряс головой — алые блики оказались реальными. Они расплескались на нём и между бёдер девушки. Осознание произошедшего было подобно щелчку кнута дрессировщика, стегнувшего непослушное дикое животное на арене цирка. Максимилиан кинулся вперёд, отвязывая запястья, и потянулся, чтобы избавить девушку от кляпа. Но она отбила его протянутую руку, избавившись от затычки сама.
Он отодвинулся и ошарашено смотрел на лицо Эмилии, залитое слезами, перевёл взгляд на отчётливо виднеющееся кровавое пятно на простынях, там, откуда девушка второпях отползла назад, упираясь спиной в изголовье кровати.
— Эмилия, — проронил он, всё ещё не веря в произошедшее, словно пытаясь осознать, что взял её первой. Он потянулся рукой, пытаясь отодвинуть в сторону завесу волос, за которыми Эмилия спрятала своё лицо.
— Уйди прочь, — наотмашь отбила протянутую ладонь, — чудовище, циничный урод!
— Я не знал…
Максимилиан выглядел потрясенным и похоже впервые за все время их знакомства не знал, как себя вести.
— Надо же, проницательный Максимилиан Ровере не знал и даже не догадывался о том, что мой супруг, Лаэрт Солсбури, был никем иным, как жалким педерастом, предпочитающим постельные утехи с молоденькими мальчиками обществу своей жены? А тебе известно, что и будущего осеменителя, принесшего бы роду Солсбури необходимого наследника, выбирали, словно породистую лошадь, из тех, кто походил бы внешностью на Лаэрта?
Гневная тирада Эмилии била по Максимилиану как град крупных камней, осыпавшихся на его голову сверху.
— Убирайся прочь, — ещё раз выкрикнула Эмилия, — видеть тебя не желаю!
Подушка, запущенная ею, ударила по лицу слишком мягко. Максимилиан поднялся с кровати и медленно побрёл на выход, не обернувшись.
Глава 37. Прощание
Так мерзко Эмилия себя ещё никогда не чувствовала. Максимилиан исполнил обещанное — щедрой рукой вылил на её голову сверху порцию грязи и насилия, обернувшуюся саднящей болью между ног и стёртой кожей на запястьях. Медленно слёзы сходили на нет, как и дрожь тела. Эмилия стянула с тела ночную сорочку и платье, встала и прошла в уборную, ужаснувшись своему отражению, промелькнувшему в зеркале. Всклоченные волосы и заплаканное лицо, искажённое гримасой боли. Между ног размазано красным, стекающим противной каплей по внутренней стороне бедра.
Было уже поздно и вода в бачке стояла остывшая, но Эмилии было всё равно. Наполнив ванную, она залезла в холодную воду, поёжившись от мгновенного обжигающего холода. Набрав воздуха в лёгких, она легла на дно ванны, закрыв глаза. Лежала так долго, насколько хватило задержанного дыхания, и вынуждена была вынырнуть, садясь в ванной. Она откинула назад мокрые волосы, облепившие щёки, и плеснула водой в лицо, смывая слёзы.
— Тебе нельзя купаться в ледяной воде, — раздался голос мужчины позади. Эмилия заставила себя не дрожать от звука этого голоса и злости на него. Откинула прочь стылое разочарование и мысль о том, что довела до крайности мужчину своими словами. Сколько раз до этого у него была возможность взять её силой? Но он этого не делал, лишь распалял её и себя, заставляя изнывать от страсти, бурлящей в крови. Прочь подобные мысли. Разве не он виноват… во всём?
Эмилия сделала вид, будто не слышит его слов, заставила себя умываться так, словно не было постороннего, стоящего совсем рядом.
— Вылезай.
Максимилиан обошёл ванну, вставая напротив. Он уже надел брюки, но остался бос и был без рубашки. Грудь мужчины быстро вздымалась и опадала. Эмилия медленно встала и стряхнула капли воды с тела, обошла мужчину стороной, направляясь в спальню. Он опередил её и встал прямо напротив кровати. Нужно было игнорировать его и дальше, но Максимилиан набросил на плечи одеяло и, завернув в него девушку, как младенца, подхватил на руки, вынося из её спальни. К себе. Он опустил её на свою кровать и присел рядом, молча глядя на неё. В глазах застыло странное выражение, непонятное ей.
— Завершишь начатое прямо сейчас?
Эмилия выбралась из одеяла, отбросив его в сторону, откинулась на кровати, разведя бедра в стороны:
— Раздвинуть ноги ещё шире или прогнуться, повернувшись к тебе спиной?
Мужчина бросил на неё взгляд через плечо и ничего не ответил, медленно сжимая и разжимая кулаки. Встал и принялся ходить по комнате. Очередной поворот — он застыл у бара, невидящим взглядом смотря на тёмно-коричневую жидкость, разлитую по стеклянным бутылям.
— Упейся так, чтобы вместо крови текло бренди, и сдохни.
Максимилиан обернулся — девушка так и лежала на кровати, только сменив позу: подложила руку под голову и издевательски улыбалась. Но глаза оставались холодны. Максимилиан дёрнулся, словно хотел что-то сказать, но передумал и вышел прочь, тихо притворив дверь.
— Гнусный интриган, насильник и… трус! — выкрикнула вслед ему девушка.
Тело начал бить крупный озноб и кожа покрылась мурашками. Как бы ни хотела девушка показаться сильной и непоколебимой, сейчас ей было очень холодно и больно внутри не физической болью, а другой. Её было не вытащить — она уже давно сидела внутри загноившейся занозой и с каждым днем заражала всё большие участки.
Мысли бились как обессиленные птицы, отчаянно пытающиеся взлететь и оторваться от тверди, имя которой было Максимилиан. Раньше в его прикосновениях было столько страсти и нежности, что сердце порой заходилось в бешеном ритме. Но потом сердце словно сдавливало перчаткой с шипами — всё сильнее и сильнее. От осознания того, что вот это всё — лишь игра, игра в неё по его правилам. Игра, которая могла быть чем-то большим, не реши она погнаться за призрачным счастьем.
Она не хотела признаться себе в том, что сейчас отчаянно хотела бы изменить прошлое. Потому что в ней пустили ростки противоестественная привязанность и увлечённость своим мучителем. Тяга к нему возникла намного раньше, тогда, когда у неё ещё было имя и свобода выбирать свою судьбу. Но она отрицала её существование, гоня прочь малейшие мысли об этом мужчине. Эмилия думала, что можно выбрать мужчину для сердца, как выбирают модную шляпку в магазине. Повертеть его так и сяк, примерить и носить всю оставшуюся жизнь, как удобный и красивый аксессуар. А оказывается — наоборот. От того, что сейчас бушевало внутри неё, было неудобно, больно и колко. И страшно до ужаса, до дрожи в коленях. Потому что он, Максимилиан, одним движением руки заставил почувствовать её себя так, словно она была ненужной картой в колоде, смял в сильной ладони и бросил утопать
