улица на запад нас ведёт.
С боем взяли город Брест, город весь прошли,
И последней улицы название прочли.
А название такое, право, слово боевое:
Люблинская улица по городу идёт.
Значит, нам туда дорога,
Значит, нам туда дорога.
Люблинская улица на запад нас ведёт.
С боем взяли город Люблин, город весь прошли,
И последней улицы название прочли.
А название такое,
Право, слово боевое:
Варшавская улица по городу идёт.
Значит, нам туда дорога,
Значит, нам туда дорога
Варшавская улица на запад нас ведёт.
С боем взяли мы Варшаву, город весь прошли…
На Берлин!
Значит, нам туда дорога,
Значит, нам туда дорога.
Песня, конечно, очень опережает реальные события, но ведь нельзя же запретить простому солдату мечтать! Особенно — когда шансы исполнить эту мечту так велики. Всё, пятится немец, едва успевает цепляться за землю, чтобы кубарем в свой Берлин не покатиться. Но даже если укатится, то и там его Красная Армия достанет. Достанет и добьёт! Именно так случилось в другом мире, как рассказывал Алексей Челноков, когда они с ним ждали смерти возле кладбища села Богородицкого под Смоленском.
Сложно сказать, есть ли в Орле Брянская улица, в Брянске — Минская, в Минске Брестская и так далее. Главное, что песня — вдохновляющая на новые победы. И ставящая конечную цель: добить германский фашизм в его логове. Как в другой песне поётся — своей земли вершка не отдадим. Всё вернём, что потеряли полтора года назад.
Дивизия собралась снова в только что освобождённом посёлке городского типа Заславль, в двадцати километрах к северо-западу от центра Минска. И если 6-й гвардейский полк основную часть пути туда проделал всё-таки эшелонами, то остальным её подразделениям пришлось двигаться по шоссе Минск — Вильно, по которым шли тысячи немецких пленных из только-только ликвидированного «котла», «стенки» которого им так и не удалось прорвать.
Трудно сказать, специально эшелоны с полком пропустили через сам город или так случайно сложилось, но красноармейцы успели увидеть, во что превратилась столица Советской Белоруссии после того, как через неё дважды прокатился фронт, а также полтора года хозяйничали гитлеровцы. Но первое, что бросилось в глаза, это даже не множество разрушенных домов, а почти полное отсутствие гражданских. Кто-то успел выехать в эвакуацию ещё до того, как линия фронта приблизилась к Минску, кто-то сбежал в окрестные деревни с приходом немцев. А кто-то погиб в оккупации: фашисты готовили себе «жизненное пространство», вычищая захваченные территории от «унтерменшей».
Да, разрушений было очень много. Из многоквартирных домов, увиденных сквозь открытые двери «теплушки», пожалуй, ни одного неповреждённого заметить не удалось. Как, впрочем, много разрушений было и в Заславле, численность населения которого и до войны не дотягивала до численности «штыков» полноценной дивизии. Так что селиться пришлось в больших армейских палатках и спешно, как на фронте, вырытых землянках. А поскольку всё ещё существовал риск появления каких-нибудь до сих пор не пойманных фрицев, организовывать полноценные караулы и пикеты вокруг расположения.
Тут подоспели и перемены.
Разумеется, начало прибывать пополнение. Но пока только рядовой и сержантский состав. А вот офицеров командованию дивизии пришлось изрядно перетасовать. И поскольку потери имелись и среди старших офицеров, Игоря Ларионов забрали в штаб полка, как он ни упирался. Исполняющим же обязанности комбата назначили Юдина.
Виктор, хорошо знакомый с армейскими правилами и морально готовый заменить друга в боевой обстановке, почему-то растерялся от такого назначения, случившегося не на фронте, а в тылу. Несмотря на обещание майора помочь, если что-то пойдёт не так. Не ответственности испугался, которой в бою куда больше, а объёма задач, стоящих перед командиром батальона в повседневной жизни.
Ясное дело, послал весточку, в которой сообщал о новом назначении, супруге. И попросил Магду выслать ему фотографию с маленьким Витей вместо той, что «ушла» особистам при расследовании дела Станислава Зарембы. Да и карточку сына очень уж хотелось иметь.
Сначала растерялся, а потом втянулся. Обязанностей, конечно, прибавилось, но теперь ведь ему помогал целый штаб. Пусть и совсем небольшой, но всё равно не всегда самому бегать от одного бойца к другому. Без этой беготни, конечно, не обходится, но кое-с-чем неплохо справляется, например, зампотех, на которого, собственно, и свалилась основная часть работы по приёму и вводу в эксплуатацию новой техники, прибывающей взамен потерянной в боях.
Не изменился только, если не считать ещё более ужесточившегося «давай-давай», подход начальства: торопить подчинённых всегда и во всём. Хотя, в общем-то, дивизионное и полковое начальство понять можно: к концу распутицы 2-я гвардейская мотострелковая, получившая на днях новое знамя с вышитым почётным наименованием «Дзержинская», должна быть готова к наступлению. Пусть пока и не на Берлин, как поётся в песне Утёсова, а хотя бы на Брест. Или на Гродно. Или на Вильно. Это уж как более высокое начальство решит. Главное — чтоб была готова, техника находилась в исправном состоянии, а красноармейцы-новички обучены и полны решимости закончить эту проклятую войну в нынешнем, 1943 году.
Фрагмент 24
47
Элеонора… Уже давно, почти двадцать пять лет, они не муж и жена, а политические партнёры: племянница Теодора Рузвельта так и не смогла простить Франклину романа с Люси Мерсер. Она живёт в доме в Гайд-парке, и президент не посещает её. И даже в прошлом году, когда его здоровье сильно пошатнулось, отказалась перебраться к нему в Белый дом. Возможно, всё из-за того, что обслуживающий персонал слишком много болтает, называя живущую в этом дворце норвежскую кронпринцессу Марту «девушкой президента». В свою очередь, Элеонора посещает президентскую резиденцию, когда захочет, но связаться по телефону с супругом не через секретаря у неё не всегда получается. Тем не менее, обладая неплохим аналитическим умом, за важнейшими политическими событиями она следит внимательнейшим образом и мартовский визит британского премьера не пропустила, встретившись с «Уинни» и даже, как заместитель министра обороны, присутствовала на переговорах «в широком кругу».
Конечно, самые важные вопросы, ради которых Черчилль и приплыл в Америку, обсуждались с глазу на глаз, у камина в Овальном кабинете. Но
