— Какой-такой гонец? — раздраженно переспросил Андрий, оборачиваясь.
У костра стоял волк.
Зверь был матерый, внушительный, такой иной овчарке шею одним щелчком перекусит. Глаза светились недобро, чародейски; шерсть на груди оказалась подпалена, зато уж в остальном волк был без изъяна.
За исключением того, что был — здесь.
— Доброго вечера, пановэ, — сказал волк хриплым голосом покойного Степана Коржа. — А я вот тут… за табачок пришел спасибо сказать. Не помешаю?
* * *
Степан был с рождения оборотнем, вовкулаком. Чего ничуть не стеснялся, разве только поначалу, когда еще не мог управлять своими смертельно опасными (для него же!) способностями. Так что впервые Коржа едва не убили еще в детстве; однако ж, по какому-то странному выверту доли, избитого волчонка, в которого на глазах добрых поселян превратился ученик кобзаря, не смогли догнать — слишком увлеклись избиением самого кобзаря. Который, впрочем, тоже был вовкулаком.
Это очень удобно, многие наши идут в кобзари, объяснял Степан у огня изумленным Андрию и Мыколке. Кобзарь ведь всю жизнь в пути, нигде подолгу не задерживается, всеми уважаем, а тяготы дорожные — так вовкулаку с ними проще смириться. И опасность меньше, чем если все время среди людей оставаться.
Хотя, конечно, не всем кобзарство по нутру. Степан после того случая как-то отворотился душою от этого занятия; скитался, покуда не пристал к козакам.
— А подстрелили за что? — спросил Андрий.
— Так… волком перекинулся: спешил очень, а коня не было… Ну и нашлись какие-то мужички меткие, вцелили, ироды. От них-то я ушел — но не от пули, пуля во мне накрепко засела. Добрался кое-как до монастыря, человечью личину набросил, в шпиталь попросился… — где и помер. Человеком. А волком вот, сюда попал, в Вырий.
— И что дальше?
— Хороший вопрос, дельный. Сам ответа не знаю, врать не буду, но кое-что слышал от Мирона… ну, того кобзаря, о котором я вам рассказал. У вовкулаков есть свои, особые легенды, про них большинство людей и не знает даже. Душ-то у нас, считается, целых две штуки в одном теле. А что ж, у кошки, говорят, целых девять — так им проще. А у нас, если одну убьют, вторая, само собой, оставаться в Яви не может — мы ж не кошки. Но и к Господу попасть не можем…
— Ты в Бога веруешь?
— А чего ж? — косо зыркнул на Андрия вовкулак. — Я, чтоб ты знал, родился от женщины, а не от псицы какой-нибудь, и не бисово я отродье, как многие о нас, вовкулаках, думают. Грешил, да — но кто не грешил-то?! А зла никогда не совершал из одного только удовольствия, к пакостям разным склонности не имею. В Господа же верую.
— Но в Святом письме о вовкулаках разве сказано?
— Святое письмо люди живые писали, — огрызнулся Степан. — Хоть и апостолы. И вообще, давай не будем про это. Ты-то что в Вырие делаешь, вот на какой вопрос мне ответь. Ты ж живой еще. И хлопчик тоже. И ты ж вообще в монастырь пришел, чтоб спасаться.
— Про характерников слыхал?
— Ну слыхал. А что, вы завсегда Вырием ездите?
— Дело есть, — отрезал Андрий. — Только я не уверен теперь, что мне удастся исполнить зарок, который взял на себя.
И он вкратце рассказал Коржу про случившееся.
— Удивляюсь, как тебя только лес к нам пропустил, — завершил он, хмуря седые брови.
— За своего принял, вот и пропустил, — фыркнул вовкулак. — А ты что же, до сих пор не придумал, как с ним договориться?
Ярчук мотнул головой.
— Н-да-а… — протянул Корж. — А я вот, как и ты, спасаться наладился… Слыхал ведь, небось, что с нами бывает, когда сюда попадем? Что там нет нам жизни, что тут… Да кому я рассказываю, ты ведь, братец, тоже из наших, если рассудить!
— Смотря кого ты вашими называешь.
— Да тех называю, у кого взгляд на жизнь особый. Широкий взгляд. И не всегда батюшек радующий.
— Церковь-то оставь в покое.
— Я-то оставлю. Она — оставит ли меня?… Слушай, братец, — покосился Корж на сундучок, — а наши с тобой пути часом не в одну ли сторону лежат, а?
— Еще и сам не знаю. Вот, кстати, — Андрий вынул из заветного кармана зеркальце и оглядел со всех боков: вроде ничего особенного. Работал, правда, мастер — сразу видно, но безо всяких там излишеств: костяная оправа с несколькими завитками для красоты и круглое глядельце. В котором отражается смутный Андриев лик. Вот и все чародейство.
А подышишь — так и лик не отражается.
Взамен зато проступили буквы, сложились в слова.
Андрий прочитал, кусая ус и не желая верить увиденному. Зеркальце приказывало: «Следуй за тенью братца».
И все. Понимай как хочешь.
Глава пятая ВОВКУЛАЧЬЯ ТЕНЬ
Что стоит тень? — горсть пустоты,
где контуры просты, где ты —
уже не ты, давно не ты, а кто-то лишний.
«Прости» — прошепчешь.
Не проси, ведь слово тяжелей росы,
и мчат по слову-следу псы — и звуки лижут!
Сбежишь? — куда?! Держи удар! —
и, перепутав Божий дар
с яйцом кукушкина гнезда,
скрывайся в чаще.
Там нож вонзился в черный пень,
там день отбрасывает тень,
и ты, изгой среди людей, — стань настоящим!
И тень отбрось, и крови впрок напейся,
и — зверей пророк —
позволь, чтобы в тебе пророс
тот, кто сильнее.
И этот дар — не Божий дар —
прими, пойми, прости… Оставь.
Таков твой путь: не до креста и не до неба.
Живи, таясь. Люби, таясь.
Не для тебя семья, друзья.
Ты — лишь кошмар, крик воронья
во сне овечьем.
Болит душа? О да, болит!
Так вой одну из тех молитв,
что бесполезны. Ты ж, увы, — вне-человечен.
Утро, как известно, вечера мудренее. Но иногда — и мудренее. Да и до него еще дожить надобно.
Андрию не спалось. Не потому даже, что вокруг Вырий раскинулся, а просто гадко было на душе. Будто кто чоботами прошелся по ней… станцевал.
И еще — сундучок. Таращился коштовными своими буркалами, точно живой, и не было от него никакого спасу. Куда ни пойди на маленькой полянке, что выделил для своих «гостей» лес-нежить, а всюду дотягивается сундучок взглядом, манит, напоминает: «Тут я. Не забыл?»
Забудешь, как же!
Он тихонько, чтобы не разбудить заснувшего наконец Мыколку, присел рядом с сундучком. Осторожно, словно боялся, что укусит, протянул руку и коснулся блестящего бока.
Показалось?.. Или правда поверхность под пальцами вздрогнула, как живая?!..
