бегу за ним по пятам.
Он распахивает дверь с моей стороны, и я проскальзываю внутрь.
— Мы едем в больницу?
— Да, — Кэш заводит двигатель, не обращая внимания на людей, сигналивших ему на парковке.
— Ты думаешь, он убил ее, потому что она не помогла ему?
— В этом есть смысл.
Мое сердце болит при мысли о том, что Бет преследует и убивает человек, которого она когда-то считала другом. И я знаю, что, если бы она могла помочь ему, то помогла. И от этого становится еще хуже, когда понимаешь, что он убил ее за то, с чем она ничего не могла поделать.
Через десять минут напряженной езды мы подъезжаем к больнице Сент-Джеймс.
— Подожди, Кэш, что ты собираешься делать? — я дергаю его за руку, чтобы притормозить.
— Выяснить, тот ли это сукин сын, который убил твою подругу.
— А что, если так? — слезы наворачиваются на глаза, и я не знаю, отчего. От предвкушения того, что наконец-то наступит конец, справедливость. Страх за то, что он сделает, когда поймет, что его поймали. Страх перед тем, что может сделать Кэш. Я все еще слышу крик мужчины, вырвавшийся из горла, когда Кэш проделал дыру в его голени, потому что кто-то неудовлетворительно ответил на его вопрос.
Кэш поворачивает шею из стороны в сторону, затем обеими руками хватает мое лицо.
— Тогда я заставлю его заплатить за то, что он посмел дышать одним воздухом с тобой, — дрожь пробегает по моему позвоночнику от обещания в его словах. И я не знаю, как относиться к тому, что в моем нутре беззвучно трезвонит: «Пусть поплатится».
Он берет меня за голову и прижимается губами к моему лбу.
— Все почти закончилось, куишле, — я погружаюсь в комфорт его поцелуя. Игнорирую маленький красный флажок, развевающийся в глубине моего сознания, что один момент такой нежности заставит меня забыть о том, как он стрелял в прачечной в присутствии детей.
Но он целился только в камеру…
Прежде чем я успеваю проделать гимнастику ума, необходимую для того, чтобы распутать этот клубок чувств, Кэш берет меня за руку и ведет нас к стойке регистрации. Его взгляд метнулся к охраннику, разговаривающему по телефону за стойкой, и он быстро поправляет рубашку, чтобы прикрыть заряженную кобуру.
Оружие и больницы. Это две вещи, которые не должны смешиваться.
— Привет, как дела? — говорит Кэш женщине за стойкой, ослепительно улыбаясь и опираясь на стойку регистратуры. То, как он смотрит на нее, заставило бы меня ревновать, если бы не его большой палец, продолжающий растирать успокаивающие круги на моей ладони, пока говорит.
— Мы приехали навестить кузена брата моей жены, — я вздрагиваю от этого слова, в то время мой желудок делает кувырок. — Александра Козлова. Вы не могли бы направить нас в нужную сторону?
— Конечно, одну секунду, — я слушаю, как ее ногти клацают по клавиатуре, а затем она поднимает голову с извиняющимся лицом. — Вы сказали кузен?
— Сказал? — я подхожу, быстро понимая, к чему все идет. — Брат. Александр — мой брат.
— Ох, хорошо. Он в палате А15.
— Отлично, спасибо, — улыбаюсь, надеясь, что это не слишком весело для человека, чей брат ранен и госпитализирован.
Мы идем по ее указаниям на нужный этаж. В коридоре жутко тихо, только жужжание кондиционера и слабый писк аппаратов. Мое тело гудит от нервной энергии, когда мы подходим к палате.
Жалюзи задернуты, свет выключен. Я наполовину ожидаю, что дверь будет заперта, но она открывается, когда Кэш нажимает на ручку. Задерживаю дыхание, когда дверь со скрипом открывается и рука Кэша тянется к пистолету.
Вены застывают, когда мы входим в тихую и пустую комнату. Постель без простыней, ничего, кроме покрытого клеенкой матраса и пустых капельниц.
Кэш вздыхает:
— Лживый сукин сын…
— Ребята, вы ищете господина Козлова? — в дверях появляется медбрат, и Кэш с пугающей быстротой превращается из ледяного холода в тепло и дружелюбие.
— Да, нам сказали, что это его палата.
— Точно, извините. Мы переселили его полчаса назад, чтобы убрать комнату. Иногда занимает немного времени, — он тепло улыбается и ведет нас дальше по коридору.
У меня возникает тревожное чувство, когда ко мне обращаются так любезно, хотя мы здесь… для чего? Допросить его? Убить его?
Но я полагаю, что большинство людей не предполагают, что посетители больницы — это печально известные криминальные боссы, решившие отомстить.
Медбрат ведет нас в палату через несколько дверей, и бледное флуоресцентное освещение в ней почему-то действует более угнетающе, чем полное отсутствие света. Возможно, это связано и с тем, что на кровати лежит хрупкого вида мужчина, подключенный к трубкам и клубку проводов. Его голова обмотана марлей, а лицо испещрено пожелтевшими синяками и все еще опухшее. Его глаза закрыты, а рот открыт из-за трубки в горле.
— Он спит, мы не можем с ним поговорить? — в глазах Кэша отчаяние, но медбрат лишь бросает на него растерянный взгляд.
— Простите, вам не сказали? Он в коме уже семнадцать дней, — услышав эту цифру, из меня словно выбили дух. Кэш выглядит так, будто собирается его задушить, поэтому я делаю шаг между ними, пока Кэш не сорвал злость.
— Есть у врачей какие-нибудь идеи, когда он очнется?
— Это не имеет значения, Харлоу, семнадцать дней, — Кэш ворчит, проводя рукой по волосам.
Медбрат нервно смотрит между мной и Кэшем, прежде чем заговорить.
— У него низкая мозговая активность. Маловероятно, что он очнется, а если и очнется, то у него будет серьезное повреждение мозга.
— Черт, — воет Кэш, пиная ножки кровати. Человек без сознания шатается.
— Сэр…
— Дайте нам минутку, ладно? Пожалуйста? — говорю я медбрату, надеясь разрядить обстановку, пока он не вызвал охрану, и вывожу его за дверь.
— Семнадцать дней. Ты понимаешь, что это значит? Он не мог отправить тот конверт.
Я киваю и щипаю себя за переносицу.
— Александр Козлов может быть Дагом, но он не Убийца из Джун-Харбор.
ГЛАВА 23
Та самая, где они, наконец-то трахаются
Харлоу
Басы отдаются в черепе, а от водки мое зрение расплывается, когда вспышки мелькают перед глазами. Мои руки кружатся в воздухе, пока я раскачиваюсь в такт. Кэш проводит руками по моему телу, двигаясь вместе со мной. Платье прилипает к потной коже, и я изо всех сил стараюсь забыть о сегодняшних американских горках.
От прикосновения его мягких губ по моей шеи, видение желтого цвета ленты на двери Бет становится чуть менее ярким. Опускаю руки ему на плечи, и он
