— У меня есть... вопросы. О поэте.
— Поэт? Никаких поэтов не знаю.
— Вы знали его, когда были ребенком,— строго проговорил Эдвард, начиная терять терпение.— У меня нет времени для игр. Если мои сведения верны, то меньше чем через двадцать четыре часа город подвергнется нападению.
— Значит, все же началось? — Человек за дверью пробормотал еще какую-то фразу, но слишком тихо.— Я боялся, что это уже близко.
Иллюзионист наклонился к прорези.
— Мистер Лав. Мне не очень удобно вести разговоры в таком положении. Пожалуйста, впустите нас. Нам нужна ваша помощь.
— Подождите.— Лицо исчезло. В доме заскрипели и заклацали бесчисленные замки. Открывание двери оказалось весьма непростым занятием. Сам Варавва был не так крепко заперт в Ньюгейте, как Нэд Лав в собственном жилище. В случае пожара бедняга рисковал погибнуть, не успев повернуть все нужные ключи. Мистер Мун взял на заметку: не ставить в известность о данном факте мистера Скимпола. Мало ли какая мыслишка могла зародиться в голове альбиноса с учетом его пристрастия к поджогам.
Наконец дверь приоткрылась. Навстречу гостям вышел очень старый человек. Лицо его, необычайно высохшее и морщинистое, напоминало фрукт, слишком долго пролежавший на солнце. На плечах старика сидел коричневый старый сюртук, с которым, судя по его состоянию, хозяин не расставался даже во сне. В левой руке он сжимал полупустую бутылку отвратительно дешевого виски.
— Я Лав,— высокопарно произнес владелец дома.— Но можете называть меня Нэд.
По коридору, пропахшему плесенью и кошачьей шерстью, он провел гостей в обширное помещение, некогда, по-видимому, служившее столовой. Если газ сюда когда-либо и проводили, его наверняка давно отрезали. Вместо светильников темноту с трудом разгонял десяток свечей, ронявших на пол жирные стеариновые капли. Вдоль стен громоздились кучи одеял, а в центре комнаты темнела маленькая печка. Рядом валялись разбросанные по полу остатки еды.
Наверняка приманка для грызунов, решил Сомнамбулист. Собственная его чистоплотность и приверженность гигиене являлись плодом многолетних усилий педантичной миссис Гроссмит.
— Прошу, джентльмены, присаживайтесь.— Ловко переступая через мусор, Лав суетился вокруг них с проворством, отнюдь не свойственным столь преклонным годам.
— Что предложить вам выпить?
— Я выпью то же, что и вы.
Хозяин достал грязный стакан и налил иллюзионисту капельку виски.
— А вашему другу?
МОЛОКО
— Молоко? — Старик изумленно вытаращился на великана.— Какая странная просьба! Ладно, никто не скажет, что Нэд Лав не угодил своим гостям, даже если они нежданные.— Порывшись в завалах одеял и подушек, взметнувших клубы пыли и перьев, хозяин достал грязную молочную бутылку, на четверть заполненную зеленовато-серой жидкостью. Он протянул ее Сомнамбули-сту.— Вот, пожалуйста,— с сомнением добавил Нэд.— Хотя в его качестве я сомневаюсь.
Взяв бутылку, великан принюхался, с трудом скрывая отвращение, и незаметно отставил ее в сторону.
— Ну, ладно,— произнес Лав, дождавшись, пока все рассядутся.— Чем могу быть полезен? Я не хотел впускать вас, но вы показались мне весьма добрыми людьми. Я так польщен! То, что вы меня нашли, говорит в пользу вашего упорства.
— Почему вы так живете?
— Да, понимаю, это может показаться вам странным. Часто, просыпаясь среди ночи, я и сам об этом думаю. Особенно когда какая-нибудь маленькая зверушка тычется носиком в мои ноги в поисках завтрака или обнюхивает ногти. Нэд, говорю я себе, старик, почему ты так живешь? Господи, думаю я, господи. Это же недостойно тебя. Ты же надеялся на куда большее. Мистер Мун поднял бровь.
— Именно.
— Понимаете, после увольнения я хотел полностью удалиться от мира. Я мечтал стать отшельником посреди города. Анахоретом в старом духе. Я решил отречься от материального мира в пользу созерцательной жизни. Узрел вечную истину, гласящую, что нельзя служить одновременно Богу и мамоне. Я надеялся, что мне никогда больше не придется видеть живую душу или говорить с ней. Хотя, возможно, я не обдумал все это как следует. Мне пришлось часто выходить наружу. За едой, как понимаете. За самым необходимым. Я не из тех отшельников, которые каждый раз выбегают наружу, когда им хлеба захочется. Нет-нет, я очень строг к себе. Стараюсь растянуть свои припасы на неделю или около того. Но все равно это не означает, что я стал идеальным анахоретом. Но это не только мой грех. Ко мне и посетители наведываются. Люди вроде вас. Честно говоря, я вообще не должен был с вами разговаривать. Недавно вот подумал: а достаточно ли я отдалился от мира, чтобы стать затворником? Но несмотря ни на что, я продолжаю надеяться. Как вы знаете, святой Симеон тридцать семь лет прожил на столпе. Он говорил, что это были лучшие годы его жизни. Замечательно, вам не кажется? Совершенно замечательно!
— Мистер Лав,— мягко произнес Эдвард,— мне надо задать вам один специфический вопрос. Вы упомянули, что вас уволили. Могу ли я предположить, что уволили вас из компании «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь»?
Старик помолчал и шумно отхлебнул из бутылки.
— А откуда вы знаете про фирму? Ну, вы упорный. Что еще вам известно? Или я должен сказать...— Он вытер рот грязным рукавом пиджака.— Что, по вашему мнению, вы знаете?
— Я знаю, что город находится в опасности, поскольку ему угрожает заговор, который составила вместе с религиозной группой, известной как Церковь Летней Страны, компания «Любовь». Я знаю, что эта самая фирма ответственна за смерть господ Сирила Хонимена и Филипа Данбара, за исчезновение их матерей и казнь Вараввы, а также за попытку убийства глав Директората. Я знаю, что они совершенно не страдают угрызениями совести и их ничто не остановит на пути к цели. Единственное, чего я не знаю,— сущности их плана.
— Или зачем им это,— тихо уточнил Лав.— Этого вы не знаете.
— Так вы не отрицаете?
— Что отрицаю?
— Что за этими убийствами стоит фирма, носящая ваше имя.
— Я надеялся и молился, чтобы они не дошли до этого. Вы должны поверить мне, когда я говорю, что компания в нынешней ее форме представляет самое чудовищное извращение ее первоначальной концепции.— Он остановился перевести дух.— Несомненно, вы догадались, что основателем «Любовь, Любовь, Любовь и Любовь» являюсь я.
— Да, догадывались.
— Тогда вы знаете, что фирма была основана согласно условиям завещания Сэмюэла Колриджа. Но чтобы вы смогли понять его побуждения, следуя которым он составил такое любопытное завещание, я должен объяснить вам все с самого начала.
— Прошу вас, и как можно подробнее. Старик сделал еще один большой глоток виски.
— Конечно, вы были правы, когда сказали, что я знал поэта, еще будучи ребенком. Последние годы жизни он провел в Хайгейте у доброго врача мистера Джил л мена. На самом деле младшая дочь доктора еще жива. Она тоже была свидетельницей. Она могла бы рассказать вам больше подробностей о тех днях. Моя-то память уже немного затуманилась.
