Джозефина встала на носочки и снова поцеловала его.
– Я люблю тебя, – выдохнула она. – Я не говорила этого раньше, но я люблю. Ты смешной…
– Обычное заблуждение.
– Тише. – Ее улыбка расширилась. – Разве ты не видишь, что я пытаюсь быть искренней?
– О, я полагал, что ты тянешь время, чтобы я не поцеловал тебя снова, – хмыкнул Элиас. Ему нравилось их подшучивание, а еще больше то, кем он становился в ее обществе.
– Поверь мне. Я хотел поцеловать тебя с самого первого раза. – Джозефина прижалась щекой к его груди. Ее слова казались нереальными, слишком хорошими, чтобы быть правдой. Но они были правдой. Она любила его. Однажды она выйдет за него замуж. Элиас не будет бросать рис на свадьбе – он будет сам участвовать в ней. Он будет держать на руках их первенца, жить рядом с Джозефиной.
И он прекрасно справится со всем этим.
– Я поговорю с Себастьяном. – Элиас чмокнул ее в щеку и вышел из ниши. Он оглядел коридор вдоль и поперек, чтобы убедиться, что они одни. Несмотря на поздний час, кто-то мог выйти из спальни и увидеть их.
– Сейчас? Сейчас четыре утра, – простонала Джозефина. Она потянула Элиаса за руку, чтобы вернуть его в уголок.
– Бал привел Себастьяна в приподнятое настроение. Он может хорошо отреагировать, если я поговорю с ним сейчас, – сказал Элиас. – Я хочу сделать это с честью. Чем скорее я улажу дела с семьей, тем скорее мы сможем объявить о нашей помолвке.
Джозефина кивнула и на цыпочках вышла из тени.
– Элиас… – Ее голос надломился. – Поцелуй меня утром, чтобы я знала, что это был не сон.
Он улыбнулся, в его глазах блестели слезы.
– Каждое утро. Всю жизнь.
Коридор восточного крыла показался Элиасу необычным, вытянутым, как одна из тропинок, петляющих по болотам. Он прокрался к спальне Себастьяна, стараясь приглушить шаги на ковровой дорожке. Любой звук мог насторожить его тетю, страдавшую от бессонницы.
Лунный свет просачивался в коридор из окна, расчерчивая половицы решетчатыми тенями. За стеклом огромными хлопьями падал снег. По крайней мере, буря сдержала свою ярость до окончания бала. Из-за гололеда и сугробов никто не мог покинуть Кадвалладер в течение нескольких дней, разве что верхом на лошади. Хотя даже это казалось рискованным.
Элиас поднял подбородок и втянул воздух, его веки опустились от усталости. Он обдумал свою речь – монолог, который, как он надеялся, убедит Себастьяна освободить Джозефину от их помолвки. Конечно, Себастьян ухватится за возможность избежать воли родителей. Он мог бы вернуться в Лондон, жениться на импульсивной леди, которой нравилось бы его плохое поведение. Несмотря на то что он говорил в зеркальном лабиринте, ему было наплевать на Джозефину.
Ни один влюбленный мужчина не игнорирует любимую девушку.
Волна тошноты накатила на Элиаса, когда он вошел в комнату. Когда он объявит о своих намерениях, ему придется смириться с результатом, каким бы он ни был.
Из комнаты донеслись голоса. Элиас замер, его тело было парализовано звуком. Кого Себастьян пригласил в свою спальню так поздно ночью?
Элиас приоткрыл дверь.
Себастьян стоял возле шкафа, все еще одетый в вечернюю одежду. Женщина прильнула к нему и зашептала, ее изящные руки обвились вокруг его шеи. Она перебирала его русые кудри и оглянулась через плечо, ее взгляд остановился на распахнутой двери.
Элиас ошеломленно отступил назад. Он покачал головой. Нет, нет, этому должно быть объяснение. То, что он увидел, не имело смысла.
Оливер: Папа хочет отправиться на праздник около полудня. Ты с нами?
Джози: Только если ты наденешь килт. Мне нужен стимул.
Оливер: Я уже надел его. Очень мило. Темно-зеленый тартан с маленьким мешочком с кисточкой спереди. Ты наверняка захочешь одолжить его.
Джози: Пожалуйста, никогда не называй мужскую юбку милой!!!
Оливер: Я заеду за тобой в одиннадцать тридцать. К твоему сведению, у тебя получаются лучшие рожицы. Я собрал фотоколлаж из снимков, которые я сделал, когда ты не обращала внимания. Это моя новая заставка.
Джози: Жутковато…
Оливер: Я смеюсь всякий раз, когда смотрю на него.
Джози: В эту игру могут играть двое. (*звонит Марта и просит твою детскую фотографию*)
Оливер: Я не против. Я был милым ребенком. Я могу называть себя милым?
Джози: Не советую. Кстати, у меня плохое предчувствие по поводу главы после игры в мяч.
Оливер: Да, история становится напряженной. Тебе стоит сходить в туалет, прежде чем переходить на следующую страницу.
Джози: У Себастьяна нет романа со служанкой или гувернанткой, правильно?
Оливер: Есть один способ это выяснить.
Джози: Хотя бы намекни мне. Он с лордом Уэлби?
Оливер: ЧИТАЙ ДАЛЬШЕ.
Вдова де Клэр смотрела на Элиаса так, словно увидела привидение. Лицом она напоминала Джозефину, но в ее глазах был лукавый блеск. Действительно, она была красива, несмотря на то, что носила траурные платья серо-черных тонов.
У Элиаса перехватило дыхание. Он не обратил внимания на вдову де Клэр на балу. Если бы обратил, то заметил бы, что вместо траурной одежды на ней было шалфейно-зеленое бальное платье, украшенное кружевами и вышитыми цветами. Наряд, должно быть, стоил не менее шести фунтов – слишком большая трата для нищей вдовы.
Джозефина надевала свое красное платье на все приемы, так как не могла позволить себе новое.
– Скажи мне, что это неправда, – прохрипел Элиас. Он уставился в дверной проем, за которым стояли вдова и жених ее дочери.
Себастьян поспешил загородить проем.
– Ни слова об этом, – прорычал он. В его глазах мелькнула угроза, прежде чем он закрыл дверь и защелкнул засов.
Элиас задыхался, когда вокруг него сгустилась тьма. Он рванул за воротник, прислонился к стене и сполз на пол. Все, что он видел, когда Себастьян разговаривал с вдовой де Клэр, взгляды, которыми они обменивались, то, что Себастьян сказал в саду, – теперь все имело смысл. Они предали свои семьи, Джозефину, даже самих себя.
Независимо от своих планов, они принесли скандал в Кадвалладер.
Начались ли их отношения в Лондоне? Собирались ли они пожениться или продолжат свои отношения за закрытыми дверями? А как же Джозефина? Вдова де Клэр должна была знать, что роман нанесет ущерб общественному положению ее дочери.
Она должна была знать, что это разобьет сердце Джозефины.
Элиас поднялся на ноги. Он хотел открыть дверь Себастьяна. Он хотел умолять эту пару исправить свои ошибки. Но у него в груди все болело. Его веки опустились.
