пальцами по камням стены – и оказался на крыше. Сдвигая на грудь автомат и скача по неудобной черепице, крикнул:
– Машину уведи, миномет у гадов!
Черт его знает, как получалось, но действовал сержант Лавренко с некоторым опережением собственных мыслей. Словно и был готов к таким ночным поворотам. Хотя во дворе – нет, не был готов. Но сейчас все понятно: чердак, или как он тут называется, прикрывает от наблюдателя, до конторы тут метров тридцать. Главное, врасплох застать, не дать уйти…
Откуда знал, что «контора» – вот то зданьице, когда именно осознал, что фрицев, хоть кровь из носа, но нужно брать живыми – сам бы объяснить не смог. Да и некогда было объяснять. «Лимонка» в руке, кольцо уже сорвано…
Разрыв минометной мины за спиной и бросок гранаты почти совпали. Минометчики лупили уже не по Тимофею: наверное, думали, что боец просто драпанул, а улочка с конторы просматривалась плохо. Гранату сержант Лавренко метал вслепую, лишь бы чуток глушанула и ослепила…
Прыгать с крыши на дерево пришлось опять с ходу, благо ветви почти на черепице лежали. Балансируя на невидимом суку, Тимофей мельком увидел спрыгивающую с крыши конторы фигуру – этот немец был без гражданского тряпья, в комбинезоне типа танкового, за спиной – длинный автомат. Этого уже не достать, но минометчики с ним рядом, в том дворике, больше негде…
Граната сержанта Лавренко рванула в дальнем углу – чисто для психики, едва ли всерьез заденет. Сам Тимофей пробежал по ветви, сиганул на забор. Точно знал, что не удержится, свалится и ногу сломает. Это как минимум…
Устоял. Щедро полосовал из автомата по двору, над головами, прижимая гадов к земле, и снова устоял на гребне. Почти две трети диска – для страха. Лежащих немцев и миномет, похожий на толстую лягушку, разглядеть сложно, но вот они, вот…
Когда прыгаешь, продолжать стрелять-пугать никак не получается. Приземляясь, на ногах Тимофей устоять не пытался – перекатился, как учили, лежа на боку, вскинул автомат. И навстречу вскинули – немец лежал почти в такой же позе, доводил ствол…
Тут уж делать нечего. Тимофей нажал на спуск, увидел, как вспарывается пулями лицо под странноватой круглой каской – получилось почти в упор, брызги на раскаленный кожух автомата упали. Поднимаясь на колени, Тимофей увидел, как пялится второй, уцелевший минометчик, как лапает расстегнутую кобуру и все никак не ухватит рукоять пистолета.
– Хальт! Хенде хох! – заорал сержант Лавренко изо всех сил.
Не слушался фриц, уже скребли ногти по рифленой рукояти парабеллума. А убивать нельзя. Тимофей ударил автоматом. Разворачивать оружие некогда, бил прямиком стволом, как штыком, целя в лоб под срезом каски. Словно в дубовую колоду засадил, аж хрустнуло. Сержант Лавренко испугался: сначала за автомат, потом за потенциального пленника – тот безмолвно опрокинулся на спину…
Не опуская оружия и поглядывая одним глазом в сторону дальней ограды, Тимофей попытался нащупать пульс на шее фрица – пульс не находился. Спрыгнувший с крыши наблюдатель тоже не появлялся. Не, не вернется он за камрадами, сразу в другую сторону драпанул, прыткий и соображающий, не иначе фельдфебель. Нет, того уже не догнать. А этот, похоже, тоже… того…
На ощупь немец был потный, противный. Ощупывая его шею, Тимофей уж совсем пал духом, но тут фриц отпихнул руку и застонал. Ага, жив!
– О, майн гот! О, майн гот! – хрипло выл немец, держась за голову. Шлем он сбросил, свалявшиеся светлые волосы торчали между вздрагивающих пальцев.
– Тимотей, ты уживой?!
С ограды спрыгнул Сречко. Тут же захрустела калитка – вламывался Павло Захарович.
– Тож жива та гадюка германская?
– Частично. Но болтать пока способен, – заверил Тимофей.
– Берем! Отож аккуратнейше!
– У мертвяка документы нужно забрать.
Тимофей без охоты потянулся к фрицу с размозженным лицом, но тут с улицы засигналил клаксон «доджа», и закричал Сергеев:
– Мужики, там наших офицеров побило! Командир вызывает. Чтоб срочно!
– Сречко, немца приведи. Только целенького!
Тимофей кинулся к калитке.
Старшина Мурзоев был убит наповал, осколки гранаты изрешетили всю левую сторону тела. Старшему лейтенанту Бушуеву повезло чуть больше, в живот осколки поймал, еще дышал. Над ним возился не особо умелый санитар-пехотинец.
– Сюда давай! – Тимофей упал на колени среди осколков стекла и досок, отобрал бинт. – Лампу выше!
Окровавленный и обсыпанный пудрой-пылью болгарин-моряк из баржевых команд поднял керосиновую лампу. В покачивающихся тенях Тимофей срезал клочья гимнастерки и тельника, накладывал тампоны на вздрагивающие петли сизо-алых кишок рассеченного живота, прихватывал витками бинта. Подали еще вскрытый пакет, и еще…
Вокруг стонали раненые, пахло вонью взрывчатки гранат, кровью, матюгались пехотинцы, помогающие пораненным местным матросам.
– Шустрее, Тима, шустрее, – невнятно говорил согнувшийся и зажимающий бок Нерода. – Главное, чтоб все в полости осталось. На месте почистят.
– Тебя бы тоже перевязать…
Краем глаза Тимофей видел, как качает командира. Кроме пулевого ранения у старшего лейтенанта оказалось рассечено лицо, кровь заливала щеку, ворот стал черным.
– Со мной нормально. Выносим, – просипел, сплевывая кровавую густоту, Нерода.
– Носилки бы, – заикнулся Сергеев. – Он в тяжелом…
– Выполнять! – хрипнул старший лейтенант.
Павло Захарович отпихнул водителя. В руках у сержанта была снятая дверца шкафа, переложили на нее раненого. Бушуев пришел в себя, попытался потрогать живот, страшно застонал.
– Держись, Саша. Сейчас помогут, – обнадежил Нерода. – Сейчас считать начнешь, все нормально.
Тимофей с водителем ухватили переднюю часть скользкой дверцы-переноски, кряжистый Торчок поднял изножную. Мигом вынесли носилки во двор, к машине…
– Не туда, – зарычал-захлюпал Нерода. – В конторку, живо.
Занесли в узкую дверь, ощупью поставили на пол.
– Тима, помоги. – Командир не мог справиться с кнопкой электрического фонарика.
Запрыгал желтый луч света, осветил искаженное лицо Бушуева – глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит.
– Сейчас, Саша. Захарыч, ты поможешь. Лавренко – оказать помощь раненым речникам, доставить в госпиталь. И записи там… собери, что уцелело.
– Есть! – Тимофей ухватил водителя за рукав телогрейки, потащил к двери. – Мы немца взяли. Из диверсантов.
– Дело. Ждите, приказ будет.
На улице было посвежее. Пехота выносила раненых из общежития, одновременно за ноги оттаскивали с дороги трупы немцев.
– А как же… – в растерянности начал Сергеев.
Тимофей и сам ничего не понимал, но приказ был однозначен.
– Грузи побитых, езжайте в санбат. Вернешься, как раз приказ будет.
Тимофей переговорил с ротным пехоты, вернулся в общежитие. Тела старшины Мурзоева и троих матросов лежали, накрытые одеялами, вокруг был хаос, развезенная по пыли кровь. И бумаги с записями техников. Лампу, к счастью, никто не забрал. Тимофей подвесил ее повыше, принялся собирать документацию.
Появился Торчок, протянул фонарик.
– То командирский, – заметил Тимофей.
– Тебе даден. И ничего
