из книжных глав так и называется «О Саше».
«Страх за Сашу»
Трагическая судьба брата, его ранняя смерть тревожили, не давали покоя Наталье Сергеевне и в поздней старости. Хотя к тем, долгим её девяноста пяти столько довелось испытать горьких потерь, что и не счесть…
И первая из них – смерть матери: «Мать моя, внучка нашего Александра Сергеевича Пушкина, была младшей дочерью его старшего сына Александра Александровича – дочерью от первого брака, с Софией Александровной (рождённой Ланской). Родилась моя мать (Вера) 19 декабря 1872 года в Вильне, где дедушка Александр Александрович тогда служил».
В Вильне же, ставшей родиной Верочки, в апреле 1875-го умерла и мать огромного семейства Софья Пушкина. Безутешный вдовец заказал осиротевшим дочерям серебряные медальоны с прядью материнских волос и монограммой на французском языке – «SP». Памятный медальон на чёрной бархотке украсил шейку и трёхлетней Верочки…
Александр Александрович Пушкин, долгое время отказывавшийся от нового супружества, постарался дать всем своим осиротевшим девятерым (!) детям прекрасное воспитание. Вот как о том пишет мемуаристка:
«Время шло, и сёстры Вера (моя мама) и Надежда получили отличное образование с хорошим знанием иностранных языков. Надежда начала увлекаться химией, моя мать училась рисованию. У неё были способности к нему».
Вера Александровна Пушкина (в замужестве Мезенцова), внучка поэта.
Начало 1890-х гг.
«В семье Пушкиных звучала и музыка. Моя мать и брат её Сергей иногда пели вдвоем».
«В императорском дворце иногда давали приёмы, на которые дедушка Александр Александрович вывозил своих молоденьких дочерей – мою мать и её сестру Надежду. К этому дню шили специального фасона платья, имитировавшие старинную русскую одежду, что было очень символично и красиво. В таких костюмах сёстры и ездили с отцом на приём. Но выезды эти бывали нечастыми, и образ жизни семьи Пушкиных не отличался от многих других семей, молодёжь любила читать, прекрасно знала литературу разных эпох и народов. Искренняя любовь к родине, передающаяся от отца к детям, царила в семье».
Вскоре Вера Пушкина повстречала свою любовь – статного молодого офицера Сергея Мезенцова, адъютанта великого князя Михаила Николаевича.
«Венчались мои родители 5 сентября 1901 года в Москве, в домовой церкви Государственного архива на Воздвиженке. Это было большое белое здание на углу Моховой, обнесённое белой каменной стеной, которое я хорошо сама помню.
После венчания молодые праздновали у дедушки Александра Александровича дома, где их поздравляли, и в тот же день уехали в Ершино. Там они прожили недолго и затем отправились за границу. Затем местом жительства моих родителей был Петербург (на Фурштатской улице, 27), в доме на третьем этаже; их квартира была очень уютной и удобной. В 1902 году, в июле, родилась моя сестра Марина…»
«В ноябре 1904 года появилась на свет и я. Моим крёстным отцом был дедушка Александр Александрович, а крёстной матерью – Екатерина Иустиновна Ланская, которую звали бабушкой…»
«Мы росли с сестрой очень дружно, с самых первых лет и до конца её недолгой жизни. Когда в 1908 году явился на свет наш брат Саша, он так же естественно вошёл в нашу дружную троицу. Так мы жили втроём своей детской счастливой жизнью, окружённые заботой и любовью ближних».
Образ матери теплился в памяти: её не стало, когда Наташе Мезенцовой не сравнялось и пяти лет. Младшая дочь берегла всё, что было связано с жизнью обожаемой ею матушки, увы, такой недолгой…
Но это материнское письмо, найденное в архиве не столь давно, ей не суждено было прочесть. Будто привиделась матери ужасная судьба сына, будто открылось ей что-то страшное и пугающее перед кончиной! Или, зная будущность Александра, хочется так думать.
Буквально за считаные недели до смерти Вера Александровна пишет сестре Анне Пушкиной в Петербург (23 декабря 1908 года): «Милая Анночка, поздравляю с Рождеством! Дай Бог тебе всего хорошего, дорогая, здоровья и всякого благополучия. А теперь вот что: у моих всех коклюш, и у Саши. Это меня страшно волнует и беспокоит. <…> А теперь вот уже третья неделя, как кашляет Саша. Иные припадки у него очень сильные, левое плечо мое неоднократно бывает всё мокрое от его слюны от его слюны и мокроты. Выписывали доктора из Москвы, тот сказал, что лучшее средство – это размер комнат, а затем прописал бром и венокол и велел терпеливо ждать. Конечно, самый страх за Сашу. Но что делать, всё во власти Божьей. Но всё же, будь добра, побывай в Лавре, поставь свечку Святому Александру Невскому. Дай бы Бог, чтобы всё было хорошо…»
Материнский страх за сына был тогда напрасен. Саша выздоровел, а вот сама она сгорела от дифтерита буквально в считаные дни, в феврале 1909 года, в подмосковной Лопасне.
И в другом, одном из своих последних писем Вера Мезенцова, сообщая сестре о болезни детей – Марины, Наташи и маленького сына, – горько вздыхает: «Бедный Саша!»
Брат
Единственный раз Саше Мезенцову довелось побывать за границей, увидеть «полуденные края», «лазурь чужих небес», о коих мечталось его великому прадеду. Сашу и его сестёр увезла на юг Франции тётушка Надежда Пушкина, тотчас после внезапной смерти их матери Веры Александровны. Вряд ли годовалый малыш в столь нежном возрасте смог запомнить средиземноморские красоты, чудесный Лазурный Берег.
Он запомнил иное. Самые светлые страницы его жизни – московское детство и юность. Любимые сёстры, заботливый любящий отец. Милая тётушка Анна, знавшая бесконечное количество семейных историй и преданий. Воистину живая Пушкинская энциклопедия! С ней было так занятно беседовать, поначалу не понимая, удивляясь и даже негодуя, как смеет она великого Пушкина запросто называть «дедом»? Разве это возможно? Позже понял: в том её обращении не было фамильярности. Напротив, это был так тепло, по-родственному. Верно, и сам Пушкин счастлив был услышать то заветное для него слово из уст родной внучки! Сохранившей не только наследственные предания и реликвии, но и саму светозарную фамилию.
Удивительно, но грядущее не страшило поэта – он предвидел, что имя его, безупречное и незапятнанное, останется в благодарной памяти потомков:
Не весь я предан тленью;
С моей, быть может, тенью
Полунощной порой
Сын Феба молодой,
Мой правнук просвещенный,
Беседовать придет…
Словно сама мысль о незнаемых внуках и правнуках даровала Пушкину великое утешение. И как занимала его их будущность! Но судьба, что уготована была его правнуку Александру, вряд ли и в самом страшном сне могла пригрезиться поэту.
