завтра мэром.
– А разве это важно?
– Еще как важно! – Колетт воинственно вскинула голову. – Если бы каждый, кто платит за общение с нами, предъявлял на нас какие-то права, мы бы стали пустыми оболочками без души и сердца.
Дверь распахнулась, впустив порыв ветра.
Лакс. Много ли она услышала?
Она вошла на негнущихся ногах, с губами, сжатыми от боли. Волосы все еще растрепаны, трико порвано, длинные ноги исполосованы все той же смертоносной сажей, какая засела в легких у Тристы. На лице играли едва заметные отблески свечей.
– А вот и ты! – Милли повисла у нее на шее.
В объятиях сестры с Лакс слетела горделивая маска, и стало ясно, что она вот-вот упадет от изнеможения. Ей пришлось очень многое пережить.
И она до сих пор держала Дьюи под контролем своих чар.
– Как Триста? – спросила Лакс, стараясь не встречаться со мной взглядом.
– Не дает нам расслабиться. – Даже обернувшись к сестре, Колетт ни на миг не выпустила руку Тристы. – А ты, кажется, того и гляди снова упадешь в обморок. Садись.
– Ничего, скоро отдохну.
– Где будешь ночевать? Если что, здесь в амбаре всегда тебе рады, правда, Джеймисон? – Милли с озорной улыбкой ткнула меня локтем в бок.
Лакс не видела, как я зарделся, она старалась не смотреть в мою сторону.
– Дядя Вольф пытается разместить как можно больше наших в сиротском приюте. А остальным Дьюи разрешил переночевать в зимнем театре.
– Какая щедрость, – ровным тоном произнесла Колетт. – Спать на полу.
– Уж лучше, чем на улице.
Колетт выгнула бровь:
– Неужели он и свою звездочку уложит спать туда? Что-то не верится.
– Вообще-то… Я останусь у него. – Лакс внимательно разглядывала трещинку в полу, а пепельно-бледные щеки заливались пунцовым румянцем.
Молчание. Даже ветер перестал свистеть сквозь щели амбара.
Разумеется, он придумал, как обернуть ситуацию в свою пользу и привязать ее к себе еще крепче. Так уж испокон веков было заведено на Шармане: Эффижены и Ревелли бедствовали, эдвардианцы наблюдали, Страттори стояли в стороне, а Хроносы процветали.
Колетт прищурилась:
– Неужели ты на это пойдешь?
– Колетт, здесь не материк. Тут никому нет дела до приличий.
– Я не о приличиях. А о том, чтобы остаться со своими родными.
– Тебе надо отдохнуть! – воскликнула Милли. – Во время пожара ты потеряла сознание и потом даже не показалась целительнице. Ты должна остаться с нами.
Лакс переминалась с ноги на ногу:
– У Дьюи тоже выдался нелегкий день.
Колетт сложила руки на груди:
– Ах, бедный Дьюи! Может, это у него, старого перечника, дом сгорел дотла? Или это его подруга чуть не погибла от рук собственной семейки?
– Его семейка покушалась и на него тоже. – Лакс ущипнула себя за переносицу. – Он сильно надышался дымом.
– Не сомневаюсь, что за него уже страдает кто-то другой. Какой-нибудь бедолага, согласившийся за деньги взять себе больные легкие.
Они впились глазами друг в друга. Две упрямые девчонки из семейства Ревелль, и каждая старалась уберечь другую от бед.
В конце концов Лакс отвела взгляд:
– Снаружи ждет Тревор. Хочет удостовериться, что ему тут все будут рады.
Он не хотел вмешиваться в разговор между сестрами. Дал им такую желанную возможность побыть вместе. И хотя Тревор работал на Дьюи, я считал его хорошим человеком.
– Конечно будем. – Милли взглянула в зеркало и поправила прическу.
Тревор неуверенно вошел, оглядываясь вокруг. Увидев Милли, он изменился в лице:
– Мисс Ревелль, я так рад, что вы живы. Услышав новости, я ужасно испугался.
– Вы говорите искренне. – В ее глазах блеснули слезы.
– Конечно.
Не позволив упасть ни одной слезинке, Тревор подскочил к ней и опустился на колени. Милли уткнулась ему в плечо.
Лакс наконец взглянула на меня и кивком указала на дверь.
Схватив пиджак и одеяло, я выскользнул в ночную тьму вслед за ней.
Над океаном бушевал ветер, но Лакс не стала прятаться за дюнами, а пошла по пляжу дальше. Двигалась медленно, было видно, с каким трудом ей давался каждый шаг. Я предложил ей руку, но она покачала головой.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Что с Дьюи?
– Не здесь, – прошептала она. – Нелегко было отделаться от Тревора.
С каждым шагом головокружительная музыка Главной улицы звучала все тише, ее сменял шорох камышей и плеск океанских волн. Уходя дальше от цивилизации, Лакс глубже погружалась в свои мысли и не замечала, что я внимательно разглядываю ее. Полная луна окутывала ее силуэт серебристым сиянием, отчетливо выделяя темные круги под глазами и бледные впалые щеки. Она весь день – да что там, все лето – буквально доводила себя до изнеможения и не собиралась останавливаться.
Даже сейчас она держала Дьюи под магическим контролем.
Вдалеке над водой показалась пристань. Лакс остановилась.
– Давай сядем здесь, тут не так холодно.
– У нас есть одеяло.
Она выбрала место на песке, у самого края ветхого дощатого настила. Дюны укрывали нас от ветра, однако холод влажного песка проникал даже сквозь фланелевое одеяло. Лакс поежилась, и я накинул ей на плечи свой пиджак. Ее кожа была холодной как лед. Она наконец-то подняла на меня глаза и протестующе приоткрыла рот.
– Ты замерзла. – И как же приятно было видеть на ней свою одежду.
Она устремила взгляд на темный океан:
– Мама говорила, что здесь самое тихое место на всем Шармане. Когда у тебя семеро братьев и сестер, приходится искать места для уединения.
Сюда не долетала какофония Ночной стороны, над пляжем не разливалась музыка из Большого шатра. Мы словно очутились на другой планете.
– Здесь спокойно.
– Джеймисон…
Я словно воочию видел, как в глубине этих настороженных глаз крутились жернова. То, что она сейчас скажет, не сулило мне ничего хорошего.
– Дьюи рассказал мне о твоих родителях. О том, что они сделали.
У меня оборвалось сердце. Вот оно, начинается.
– Ты должен был мне рассказать.
– Знаю. – У меня не было сил поднять глаза на нее. – Я собирался, но…
– Ты всю неделю ведешь себя странно. Из-за того, что ты узнал, да?
Конечно, она все заметила. На Шармане Лакс считывала эмоции каждого.
– Хотел рассказать вчера вечером, но ты была так счастлива. И одна мысль, что ты будешь на меня смотреть вот так, как сейчас…
– А как я на тебя смотрю?
– Как на сына людей, лишивших тебя матери. – К горлу подступил комок, но я все же нашел в себе силы повернуться к Лакс.
Она нахмурилась. Но не стала отрицать.
– Я думаю, тебе пора.
– Уйти с пляжа? – Я изумленно распахнул глаза. – Или уехать с Шармана?
Ответом мне было молчание.
– Лакс, посмотри на меня. – Я взял ее за подбородок и повернул к себе, не в силах скрыть отчаяние в голосе. – Прости, что так вышло. Надо было рассказать тебе сразу, как только я узнал, но… Мои родители причинили так много боли. Не только тебе, но и Милли, Колетт, Роджеру.
В последние дни Роджер и без того хлебнул горя. Пожар, беда в семье Маргарет… Не хватало только, чтобы еще и я обрушил на его голову свои открытия.
– Надо было рассказать мне. Мне! – Она ткнула пальцем мне в грудь. – Я же раскрыла тебе все свои секреты.
– Ты права. Нет мне прощения. Просто… Когда я пришел в Большой шатер, твои родственники приняли меня как своего. Поддразнивали, нагружали работой точно так же, как Роджера.
И тут меня будто обухом ударило. Я ведь и правда полюбил Ревеллей. Все лето они позволяли мне жить в иллюзиях, считать себя своим среди своих, и мне не хотелось разрушать этот выдуманный мир.
Я храбро, не отводя взгляд, смотрел в ее полные боли глаза.
– Знаешь, прозвучит эгоистично, но мне не хотелось отказываться от этого. Как только правда всплывет наружу, меня больше не будут считать бедным сироткой, лучшим другом Роджера. Я стану сыном людей, погубивших их близких, и они никогда этого не забудут. При каждом взгляде на меня они будут вспоминать об этом.
И она тоже.
Волны бросались грудью на песок, а отлив оттаскивал их прочь. Снова и снова.
– Я сержусь на тебя только за то, что ты утаил это от меня, – произнесла она наконец. – В том, что совершили твои родители,
