телефону или поворачиваешь к дому друга…
И вспоминаешь – мы же поссорились. И некому звонить. Не к кому идти.
…Людей на свете несколько миллиардов. И много других друзей и хороших знакомых. Но старый верный друг – он один. Только ему можно все рассказать. Только он понимает и знает; он – наша часть, часть нашей жизни. А теперь некому звонить. И не к кому идти…
Конечно, я позвонила. И друг, конечно, ответил. Как будто ничего и не было. И тяжелый холод исчез. Снова стало тепло и легко; несмотря на неприятности. Мы вместе. И друг меня не покинет. А я – его…
…Когда человек отвергает Творца и уходит от него, потом некому звонить и идти не к кому. Вот про что Достоевский писал; мол, самое страшное – когда не к кому идти. Когда ты один в холодной пустоте, с холодной тяжестью в груди. Которую так старательно пытаешься не замечать.
И говорить себе: на свете много других людей. А Бог далек. Может, его и вовсе нет…
Есть. Просто надо вернуться. И снова станет тепло и не страшно…
А теперь моего старого друга нет на Земле. Он ушел. Но я всегда его чувствую и говорю с ним; нет холодной пустоты.
Она бывает, если ты ссоришься. Отвергаешь.
И друга, и Бога.
Я так прожила несколько часов. А иные люди живут так всю жизнь.
Хотя можно просто вернуться. Прийти.
Но озлобленным и гордым это трудно. Но жить в холодной пустоте труднее, вот о чем я думаю…
Самое страшное мгновение – когда сильный и смелый человек, на котором все держалось, опустит руки и заплачет.
Может, без слез заплачет. И скажет глухо: «Я не могу больше ничего сделать!»
А может, не скажет. Но это будет совершенно очевидно.
Самое страшное в жизни – когда сильный превращается в слабого. Когда тот, кто всех вел, нес общий груз, спасал, работал, поддерживал, сядет бессильно. Или сляжет. И признается, что больше не в силах идти.
Вот тогда другие познают настоящее отчаяние. Это не смерть сильного человека. Это смерть его силы. Это страшнее.
Он вел, вез, нес, защищал и подбадривал. И на него полагались, опирались, знали, что это опора! За ним как за каменной стеной, за таким человеком!
И обращались с ним как с каменной стеной, если честно. Не сомневаясь в ее прочности и отсутствии потребностей. Слабые безжалостны к сильным.
И вот стена рухнула. Город открыт бедствиям.
Берегите сильных, на которых все держится. Не обращайтесь с ними как со стеной или опорой. Не черпайте как из бездонного колодца. Потому что это не стена, не колодец, а живой человек. Который старается быть сильным.
Он такой же, как мы. Просто очень старается.
И за это его надо уважать и беречь. Потому что самое страшное – когда сильный сядет и заплачет. И скажет в отчаянии: я не могу!
И что тогда будут делать другие? Сила – ресурс исчерпаемый. И сильные люди не вечны…
Минута слабости и сомнения у всех бывает.
Энергия уходит – слишком много тревожной информации. И слишком долго работаешь, стараясь поддержать, – как умеешь. Но мы все живые люди. И ненормальную веселость, как бодрый доктор Ливси из мультфильма про Остров Сокровищ, проявлять нелепо и глупо.
Но в минуту сомнения приходит ответ. Когда говоришь себе печально: «Что я могу сделать?» Как Григорий Ефимович говорил в отчаянии: «Я всего лишь маленькая мушка!» Муравей в растревоженном муравейнике. Просто человек – что я могу сделать?
И ответ пришел незамедлительно. В дверях большого торгового центра я столкнулась с большим таким бородатым мужчиной. Не южным, самым обычным, нашим. С детским лицом, с круглыми ясными глазами – такими же растерянными, как мои.
Он еще пройти не мог в двери-то. Потому что толкал коляску. В коляске – двое таких же ясноглазых крупных малышей в ярких шапочках. А за руку юного бородача держит еще один малыш, чуть побольше.
Я сказала: «Давайте я буду держать двери, а вы провозите коляску с малышами!» И отворила дверь. И придерживала ее, пока отец завозил и заводил своих детей.
И, знаете, мне стало намного легче. И бородатому папе – тоже. Он улыбнулся и поблагодарил. И мрачность ушла с его лица. И с моего, наверное, тоже. Хотя ничего не произошло особенного. Я просто придержала двери.
Это и был ответ на мысленный вопрос. Моментальный ответ. Если мы годимся хотя бы для того, чтобы придержать двери – вот и хорошо. Вот и славно. Мы все-таки нужны. И отцы нужны, и дети в колясках, малыши, которые держат за руку… Все мы для чего-то нужны.
Хотя бы для того, чтобы вовремя придержать двери. От этого легче. Придет время, станет понятно, нужны мы или нет. Пока нужны. И надо делать то, что от нас зависит. Самое простое, понятное. Не умничать, как в детстве говорили. Не отчаиваться. Когда будет надо, нас позовут. Или мы догадаемся, что от нас нужно. В темном тамбуре, между тьмой и светом, – поможем кому-то пройти…
Вы задайте мысленно этот вопрос. И вы удивитесь. Очень быстро придет ответ. Его просто надо понять. И понять его очень просто…
Истории про мужчин, которые требуют обратно подарки и деньги, всем известны.
Расстался с женщиной, а потом предъявил счет: там и букет, и кафе, и две коробки шоколадных конфет «Грильяж», и билет в театр, и прочее. Смешно и грустно про такое читать.
Но немало людей, которые предъявляют счет, когда отношения закончены. И вы изумитесь, как скрупулезно они вносили в этот счет все, что для вас делали.
Пустили к себе на дачу на выходные с детьми. Заступились за вас перед начальником пять лет назад. Поддерживали вас, когда вы с мужем разошлись. Говорили слова сочувствия. И к вам в больницу в девяносто восьмом году пришли с термосом супа и яблоками.
Нет, это действительно было. Это чистая правда. Но оказывается, человек все это заносил в счет. Запоминал тщательно. И теперь этот счет предъявил вам. Чаще всего – публично. Чтобы все знали, сколько на вас потратили и сколько для вас сделали. Все записано, извольте.
А вам и сказать нечего. Вы не записывали. Не подсчитывали, сколько этот человек съел, сколько тепла потребил, сколько времени занял собой. Когда вы его угощали, чем именно, когда вы за него платили и сколько именно, – вы как-то не догадались посчитать и чеки сохранить. И теперь потрясать ими перед публикой, участвуя в
