она мою вставшую колом ширинку.
- А ты тролль, оказывается, Чупин.
- А ты только сейчас догадалась? – удивленно вскинув брови, я добавил вполголоса, тоном заговорщика: - Что, неуютно на мокром сидеть?
- Ну все, - прошипела она, - п…да тебе.
Вообще мне не нравилось, когда женщины употребляли крепкие слова. Хотя сам периодически загибал конкретно. Но у нее это звучало так, что пробирало до яиц. Особенно в подобном контексте.
- Очень на это рассчитываю, дорогая, - коварно улыбнулся я и отковырнул ложечкой горошину мороженого. – Как только доберемся до дома.
Навигатор ожидаемо полыхал цветом крабовой подливки. Такой пробки хватило бы на хороший минет. Для разгона. Но Яна пробралась какими-то переулками-закоулками, постояли только у моста через Фонтанку. В одном месте даже проходными дворами проехала, причем под кирпич.
Да, рыжая, тяжело тебе будет к Москве привыкать. Здесь-то ты каждый закоулок знаешь, получше тех, кто в Питере родился. Кстати, насчет сына еще… Володькина жена в департаменте образования работает, подскажет хорошие школы в нашем районе. Надо бы со всем этим до конца лета разобраться. Но сын-то ладно, а вот чем сама Янка заниматься будет? Такой работы, как сейчас, наверняка не найдет.
Так, все это потом. Хотя держать конька-горбунка под контролем подобные мысли худо-бедно помогали.
Это было похлеще, чем в пятницу. Во всяком случае, руки под платье я запустил еще в лифте, прислонившись к стене и подтащив ее к себе. Может, нажать на «стоп», стянуть до колена насквозь мокрые трусы и повторить то, что было под душем?
Не успел подумать, как она не глядя нажала кнопку. Вывернулась, расстегнула молнию у меня на брюках, опустилась на корточки.
Черт!!! Что ж ты делаешь, ведьма?!
Я даже не знал, от чего вштырило сильнее – от прикосновений губ и языка или от ее шального взгляда снизу вверх. Взгляд пробивал насквозь. Язык дразнил и ласкал, скользя по всей длине. Губы сжимали то бархатно-мягко, то жестко, почти до боли. Я прижался затылком к стене, зажмурился и стиснул зубы, пытаясь сдержать стоны. Пальцы ныряли в ее волосы, перебирали их, невольно подталкивали: так, да, глубже, сильнее…
Все уже было за эти дни, но сейчас – с таким сладко-порочным оттенком, что казалось, будто лечу в пропасть. Но когда был уже в миллиметро-секунде от дна, аттракцион внезапно закончился.
Смахнув штатные слезы, Янка поднялась, утрамбовала мое отчаянно сопротивляющееся хозяйство обратно в штаны и застегнула молнию. А потом, по-прежнему держа руку на ширинке, нажала кнопку этажа и сказала с ослепительной улыбкой:
- Это тебе за мороженое, тролль!
Вот так, да, чучундра? Ну ладно, посмотрим, кто посмеется последним. Ты кое о чем забыла, а я вспомнил.
Морщась от пульсирующей боли в члене, стиснул ее за попу так, что, наверно, должны были остаться следы от пальцев. А когда вошли в квартиру, приказал высунувшему морду Борису:
- Идем жрать, подзаборник.
Кормил его теперь только я – чтобы знал, кто тут главный. Краба, конечно, не дал, а вот тунца, порвав на мелкие кусочки, покидал в миску. И остановился, глядя, как тот лопает, постанывая от наслаждения.
Наверно, как я в лифте.
А кто это там, интересно, такой за спиной стоит и взглядом буравит? Что, не терпится? Ничего-ничего, поиграем еще немного. А шелестит что? Настолько не терпится, что уже прямо на кухне раздеваешься? Кота бы постеснялась, бессовестная. Он кастрат, ему, может, завидно.
Подошла, прижалась всем телом, на шее – теплое влажное дыхание. Руки просунула под рубашку, нащупала соски, тут же сжавшиеся в шрапнель. Провел по ее боку, от подмышки до бедра – голая, горячая. Может, уже пора сдаваться? Или еще рано?
Пальцы проскользнули внутрь легко и свободно, не встретив ни малейшего сопротивления, но Янка вцепилась в мою кисть, заставив убраться восвояси.
- Что не так? – спросил, из последних сил пытаясь казаться спокойным.
Не ответив, отошла, выдвинула из-под стола стул. Развернула, села на него, расставив ноги и опираясь о спинку. Картина маслом – в лучах вечернего солнца, смотрите, если еще не видели.
- Иди сюда!
Облизнула пересохшие губы. Раскраснелась, голос низкий, глаза подернуло дымкой, как у пьяной.
Потянулся за костылем и - козырной туз:
- Пойду в аптеку за резинками схожу… потихонечку. Не скучай. Можешь начать без меня.
Вообще-то это было не специально. Утром говорили, но забыли. А получилось очень в тему.
- Не надо. Иди сюда!
А вот это уже джокер. Запрещенный прием. Смертельное оружие.
- Уверена?
- Да. Можно так.
Момент избавления от брюк и трусов куда-то выпал. Рубашка – черт с ней, не мешает, сниму потом. Но нет, Янка стащила через голову. Какие там ласки, ничего не надо, уже готова, уже ждет.
Следующий кадр – сижу на стуле лицом к ней, ее ноги на моих бедрах. Глаза в глаза, грудь к груди. Глубоко в ней, втискиваясь, вбиваясь до предела. И ничто не мешает почувствовать ее всю, горячо, плотно, влажно.
Какой же это кайф – когда вот так, кожей к коже, и снаружи, и внутри.
Но тут же с ужасом понимаю, что сдержаться не смогу. На этот раз – точно не смогу.
Оказывается, и не надо. Сжимаю ее за попу, с силой насаживая на себя, и уже на третьем толчке она с громким стоном выгибается назад, вцепившись ногтями в мои плечи. Боль замыкает цепь, догоняю, сливаясь с ней в одной общей судороге, в таком мучительном наслаждении, что молча перенести его невозможно. Хриплое звериное рычание – и опустошение, полное, до звона.
Янка тихо поскуливает и ерзает, прижимаясь ко мне, чтобы поймать последние отголоски удовольствия. Вся в испарине, волосы на висках слиплись, а пахнет от нее так остро и пряно, что понимаю: пауза будет недолгой.
Ну что ж, переобуваться не надо, подожди немного, чертовка, сейчас продолжим. Хотя стул, конечно, придется потом основательно почистить.
Наклоняюсь, слизываю пот с ее груди, покусываю по очереди острые соски, шепчу всякие глупости – нежные, грубые, отчаянно непристойные. Чувствую ее дрожь и то, как она дразнит меня, сжимая и отпуская.
Чуть отклоняюсь назад, глядя на кольцо границы между телами, и знаю, что наши взгляды сейчас пересеклись на ней. Лучи солнца – как прожектор, освещают каждую складочку, каждую впадинку. Такого я еще никогда не видел – так откровенно, так отчетливо.
Облизав палец, медленно обвожу по кругу, делаю остановку на влажном бугорке, который так и льнет к нему, как будто просит
