Теоретизировать, не имея данных, – значит совершать грубейшую ошибку. Незаметно для себя человек начинает подгонять факты к своей теории, вместо того чтобы строить теорию на фактах.
Артур Конан Дойль, «Скандал в Богемии»[171]
Как гены порождают белки, так наш мозг порождает идеи. Другие мозги критикуют эти идеи, борясь за выживание и воспроизводство. Как и с генами, полезные идеи высказываются, а неэффективные замалчиваются. Чем больше мозгов поддерживает конкретную идею, тем вероятнее она станет убеждением, которое проникнет в культуру.
Чтобы преобразовывать идеи в убеждения или отбрасывать устаревшие убеждения, мозги должны работать совместно. Но когда вы просите сотрудничать кучу мозгов-примадонн, происходят странные вещи. Можно решить, что оценивание того, является идея хорошей или плохой, – это простое упражнение по логике, поскольку должны существовать какие-то количественные меры для успешности идеи. Однако, когда дело доходит до наших убеждений и представлений, объективность и рациональность встречаются у меньшинства. Психологические эксперименты выявили некоторые интригующие, а иногда удручающие вещи в отношении того, как наш мозг взаимодействует с другими мозгами, формируя человеческое поведение и убеждения.
Начнем с рассмотрения вопроса, почему многим людям трудно устроить бунт и выступить против плохих идей.
Почему большинство из нас не бунтари
Забавно ухмыльнуться своему отражению в зеркале и представить, что мы нереально крутые бунтари, жаждущие сломать систему. Мы собираемся показать всем, кто тут главный, и покорить мир… сразу после очередного эпизода сериала «Оранжевый – хит сезона»[172]. Если честно, средний человек проявляет самые бунтарские замашки в тот момент, когда прячет одиннадцатый товар на кассе с разрешенными десятью[173]. Мы не надеваем оранжевые тюремные робы, но отбываем пожизненное тюремное заключение в невидимой клетке, сдерживаемые теми, кто нас превосходит. За нашими плечами долгая эволюционная история «нераскачивания лодки», и такое поведение восходит к нашим предкам, еще не бывшим людьми.
Мозг приматов развивался миллионы лет и в итоге превратился в иерархическую структуру, основанную на рангах. Шимпанзе связаны сложными социальными сетями и образуют союзы вокруг различных особей с высоким статусом – во многом так же, как мы. Доминантные черты альфа-самцов в сообществах шимпанзе включают физическую силу, хитрость и умение рекрутировать надежных друзей. Вызов альфа-самцу может оказаться смертельной ошибкой. Такой укоренившийся страх частично объясняет, почему мы не решаемся присоединяться к бунту: если вы раскачиваете лодку, то можете оказаться идущим по доске[174]. Так что с точки зрения выживания и воспроизводства может оказаться, что быть тихоней – наилучший способ воспроизвести еще одну тихоню.
Мы также обладаем удивительной предрасположенностью подчиняться авторитетным лицам, будь то родители, учителя, священники, полиция, Брюс Спрингстин[175] или вожди племени. С точки зрения эволюции есть смысл прислушиваться к более опытным людям, поскольку их знания могут помочь нам выжить и принести потомство. Однако у нашей восприимчивости к авторитету есть свои тревожащие подводные камни.
В 1963 году Стэнли Милгрэм из Йельского университета провел классический эксперимент, который проверил наше послушание результаты которого вдохновили Питера Гэбриэла на песню We Do What We’re Told (Milgram’s 37) – «Мы делаем то, что нам сказали». Милгрэм хотел понять, почему обвиняемые в Нюрнбергском процессе оправдывали свои ужасные действия «всего лишь выполнением приказа». Могут ли обычные, не склонные к насилию люди навредить незнакомому человеку только по той причине, что им велено это сделать? Милгрэм разработал эксперимент, в котором испытуемые (все они были мужчинами) считали, что помогают учащимся улучшить свои навыки. Когда ученик давал неверный ответ, экспериментатор просил испытуемого нажать на кнопку, чтобы ученик получил слабый удар током. Испытуемый не знал, что экспериментатор и ученик – подсадные актеры. По мере того как ученик продолжал давать неверные ответы на вопросы, экспериментатор настаивал, что напряжение тока надо увеличить. Ученик вздрагивал от боли, а с постепенным увеличением силы ударов начинал кричать (это была постановка). Если испытуемый выражал сомнения в том, что нужно и дальше причинять боль плачущему ученику, экспериментатор напоминал о том, как важно завершить эксперимент. Поразительно, но две трети испытуемых при повышении напряжения доходили до выключателя с надписью: «Опасно: серьезный удар»[176].
