и так будет. Может быть, в еще более крупных масштабах. Но можно ли осуждать знание? Нет, осуждать можно только злоупотребление знанием. А ни Мэрта, ни Манфред никогда не употребляли свои знания во зло людям.
— Госпожа Хофстедтер, — продолжал Харальд, — сидела прямо напротив Берггрена. Остальные занимались в это время обсуждением вопросов методологии. Едва ли ей было это особенно интересно. И ей ничего не оставалось, как наблюдать за тем, что происходит. А на кого ей было приятнее всего смотреть? Разумеется, на своего нового возлюбленного, который сидел прямо напротив нее.
— Но Эрик намекал, что она уже нашла кого-то другого? — возразил я.
— Да, намекал, — угрюмо ответил Харальд. — Потому что ему это было выгодно. Но у нас нет ни единого факта, который подтверждал бы эту версию. Доцент Хофстедтер настолько ревнив, что подозревал каждого встречного и поперечного по малейшему поводу и совсем без повода. Вероятнее всего, что Берггрен и госпожа Хофстедтер до последнего дня оставались в близких отношениях.
— Когда ты впервые заподозрил Эрика? — спросил я.
Он задумался, прикоснувшись пальцами к носу.
— В общем это произошло после разговора с тобой, — пробормотал Харальд.
— После разговора со мной?
— Да. Ты сказал, что Лундберг хотел поговорить с Эриком о книге, которая у Лундберга была с собой. Но в портфеле Лундберга не было никакой книги. Не осталось книг и в семинарской аудитории. В «Альму» Лундберг спустился без портфеля. Если же у него все-таки была какая-нибудь книга, то либо он сам ее отдал, либо ее забрали у него из портфеля. И первое и второе могло произойти только в преподавательской, где оставался портфель.
Я призадумался.
— Значит, это было не «Schuldrecht» Шауна, как утверждал Эрик, — сказал я. — Этой книги у Манфреда не было во вторник.
Харальд начал ходить взад и вперед по палате.
— Нет, не «Schuldrecht», — ответил он. — Речь шла именно о книге Винцлера, который рассматривает понятие причинности. Ведь Берггрен посвятил свою работу проблеме тождества.
Он остановился, и на губах его мелькнула ироническая усмешка.
— Не думай, что я уж совсем не разбираюсь в терминологии цивилистики. Когда юрист пишет о проблеме тождества, значит, речь идет не столько о тождестве, сколько о причинности. Кстати, вопросы причинной связи в не меньшей степени интересуют и нас, криминалистов.
Харальд снова начал ходить по палате.
— А теперь история с галошами, — продолжал он. — Галоши связали воедино покушение на убийство Лундберга и убийство госпожи Хофстедтер. Убийцу, очевидно, следовало искать среди тех, кто присутствовал на следственном эксперименте. Ибо это единственное место, где он мог надеть галоши Лундберга.
Харальд немного помолчал и взглянул на меня.
— Разгадать тайну галош мне тоже помог ты, — продолжал он.
Я сделал все, чтобы не покраснеть.
— Во вторник ты пришел в «Альму» без галош, но впопыхах, когда уходил, надел галоши Берггрена. Таким образом Берггрен остался без галош, а на улице была слякоть. И тогда он решил надеть галоши Лундберга, хотя они были на номер больше.
Харальд вытащил трубку и сунул ее в рот. Но зажигать не стал.
— Если исходить из предположения, что убийца решил надеть галоши Манфреда, значит, ему нужно было зачем-то войти в преподавательскую, где они стоили. Вряд ли он пошел бы в преподавательскую только за галошами, так как слишком велик был риск, что его увидят. Значит, в преподавательскую его привело какое-то важное дело. Такое дело могло быть только у Берггрена и Улина. Возможно, в портфеле Лундберга лежали какие-нибудь материалы, связанные с благотворительным обществом Бернелиуса, и он мог сказать об этом Улину. Петерсон просто не успел бы зайти в преподавательскую и тут же очутиться внизу; ведь ты его поймал, когда он уже садился в машину. Я, скорее, мог бы подумать на Хофстедтера. Но у Берггрена, несомненно, в преподавательской было дело первостепенной важности: ему надо было изъять книгу Винцлера.
Харальд встал у окна, сунул трубку в карман и снова заложил руки за спину.
— Я отнюдь не уверен, — сказал он задумчиво, — что нам удалось бы изобличить его в покушении на Лундберга, если бы он не убил еще и Мэрту Хофстедтер. Прямых улик против него не было.
Он был немного взволнован и даже хлопнул в ладоши от досады.
— Теперь мы подошли к убийству госпожи Хофстедтер, — продолжал Харальд. — Ты, наверное, помнишь, что Рамселиус и Берггрен вошли в университет имеете. И вполне естественно, что они повесили свои пальто одно возле другого. Их галоши тоже оказались рядом. Но когда Рамселиус уходил, он по рассеянности оставил галоши Лундберга Берггрену.
— Ирония судьбы, — пробурчал я.
— Вот именно, — ответил Харальд. — И возможно, Берггрен даже не заметил, что надел совсем не те галоши, в которых пришел на следственный эксперимент. Ведь в вестибюле довольно темно.
Он снова начал прогуливаться по комнате.
— Перед следственным экспериментом Берггрен заходил в «Каролину», — продолжал Харальд. — Ему надо было отогнуть гвоздь в окне туалета, чтобы вечером он мог беспрепятственно туда влезть. В «Каролине» он по ошибке надел галоши Карландера.
— Он уже тогда замыслил убить Мэрту?
— Не думаю. Убийство было совершено, так сказать, экспромтом. И потом ему тоже приходилось прибегать к экспромтам. В результате он допустил ряд ошибок.
— Например? — спросил я.
— Например, он приводил множество фактов, которые при проверке оказывались не соответствующими действительности. Сначала он смело признался в том, что должен был встретиться с госпожой Хофстедтер. Это было опасное признание, но откровенность всегда располагает к доверию. Берггрен вел себя как человек, которому нечего скрывать. Разумеется, ему не хотелось привязывать эту встречу к «Каролине», где она состоялась на самом деле, и он перенес ее в здание филологического факультета. Ведь он знал, что раньше госпожа Хофстедтер встречалась там с Улином. Но уже здесь у него вышла осечка.
— Хильдинг, да? — спросил я.
Харальд кивнул.
— Правда, Улин еще ни в чем не признался, — сказал он. — Пока еще не признался. И конечно, мы все равно узнаем то, что он пытается скрыть. Но он не убийца. Данные Бюгдена снимают с него все подозрения в убийстве.
— То есть? — спросил я.
— Бюгден возвращался от тебя в четверг в половине десятого вечера, — ответил Харальд. — В кабинете Улина в университете в это время горел свет. Бюгден увидел свежие следы со специфическим узором на подошве и воткнувшейся в нее кнопкой. Они вели к подъезду, а не из подъезда. На ботинках Улина как раз такие подошвы. Он ведь не мог одновременно сидеть в канцелярии университета и убивать госпожу Хофстедтер в «Каролине».
Харальд приоткрыл дверь и выглянул в коридор.
Очевидно, он получил
