Книга Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

Полковнику показалось, что погоны стали спадать с плеч.

– Свидетель не явилась потому, что вы успели ее прикончить, – не сдавался он.

– Аргумент сильный, но ошибочный, – последовал ответ. – Ваши филеры вели меня несколько дней, вам точно известно, где я был и что делал. Даже если бы я узнал об этой фантастической повести, достойной страниц «Нивы», у меня не было ни одного шанса, чтобы прикончить Ладо. Кстати, какой адрес проживания она назвала?

Скрывать не имело смысла. Пирамидов назвал дом на Екатерининском канале. Против ожидания, Ванзаров не выразил торжества.

– Нехорошо, – проговорил он.

– Что такое?

– Эта квартира принадлежала господину Иртемьеву. После его смерти в октябре этого года она перешла его дочери, Адели Ионовне.

Пояснения не требовались: боевик Ляля-Ладо слишком много знает о жизни жены шефа. Значит, что-то готовит против самого Александра Ильича. Как об этом доложить? Полковнику показалось, что окружающий мир немного накренился и готов рухнуть.

Из приемной раздался шум, когда разом щелкают несколько пар сапог, дверь распахнулась, в кабинет ворвался Зволянский. Директор Департамента полиции походил на кипящий самовар, готовый взорваться. Ванзаров почтительно встал, отдал поклон. На него не обратили внимания. Сергей Эрастович подошел вплотную к столу.

– Полковник… Вы… Что… Себе… Позволяете? – говорил он, явно придерживая язык и припечатывая слова кулаком.

Поднявшись, Пирамидов одернул мундир.

– Позвольте, господин действительный статский советник…

– Не позволю, полковник. О вашем самоуправстве лично доложу князю Оболенскому и приложу все усилия, чтобы об этом узнали и ваш шеф, и министр Горемыкин. Уж поверьте…

Зволянский обернулся.

– Господин Ванзаров, жду подробный рапорт о том, что с вами тут вытворяли.

– Прошу простить, господин директор, в этом нет необходимости, – ответил чиновник сыска.

Его смерили суровым взглядом.

– Как это понимать?

– Господин полковник пригласил меня, чтобы обсудить поимку опасной преступницы Прасковьи Ладо. Она проходит по моим делам. Мы обменялись мнениями.

Сергей Эрастович мог сказать на этот счет много разного. Но сдержался. Раз одна беда так просто разрешилась, не время перебирать осколки. Стукнув еще разок по невинному столу, он вышел, приказав Ванзарову следовать за ним.

Ванзаров повернулся.

– Господин полковник, у нас остались вопросы, требующие разъяснения?

Пирамидов хрустнул костяшками пальцев.

– Таковых не имеется.

– Благодарю, господин полковник. С праздником.

– И вас… С тем же, господин Ванзаров…

Спустившись по мраморной лестнице, Зволянский вышел на Гороховую улицу, сереющую в утреннем мраке.

– Каков подлец, – проговорил он, глубоко вдыхая морозную свежесть. – Зря вы ему спустили, Родион Георгиевич… Он не оценит. Наоборот: заработали кровного врага.

– Благодарю за помощь, господин директор, – ответил Ванзаров.

После ночи в офицерской комнате воздух казался сладким, как мороженое.

– Не время расшаркиваться. Департамент закрыт, идемте хоть в «Вену», она поблизости. За завтраком доложите…

– Прошу дать несколько часов, господин директор.

– Зачем?

– Неотложные дела особой важности. Визит в охранку спутал планы.

– А вы его пожалели! – в сердцах выпалил Зволянский. – К чему это христианское милосердие?

– Полковник наказан тем, что выглядел полным дураком. И знает это.

– Подробности не скроете?

– Не посмею, господин директор.

– Тогда жду у меня дома, на Троицкой, 27. Как можно скорее.

Зволянский залез в карету, которая стояла у тротуара, и умчался туда, откуда его так внезапно выдернули: к домашнему столу, конечно.

А Ванзаров попал в объятия, какими медведь сжимает охотника, у которого кончились патроны. Лебедев так расчувствовался, что чуть не облобызал спасенного. Еле сдержался.

– Простите, друг мой, – сказал он, разжав стальные тиски и выпуская на свободу, – наш Зволянский ведет бурную светскую жизнь, бегал за ним по всему городу. Поймал только утром… Ну, я рад, что все кончилось, идем в «Вену», там завтраки недурные.

– Благодарю, Аполлон Григорьевич, ценю вашу помощь безмерно, – ответил Ванзаров. – Ничего не кончилось. В «Вену» мы не идем.

С досады Лебедев шлепнул себя по боку.

– Ну что за человек! Только спас от тюрьмы да от сумы, а ему все не впрок! Ну и куда прикажите?

– В «Англию». Поторопимся…

– Ну что ты будешь делать, – Аполлон Григорьевич удобнее подхватил походный саквояж. – Там тоже приличный ресторан. Ведите, неугомонный вы наш…

– Вы упоминали единственного друга доктора Котта, – на ходу продолжил Ванзаров. – Кто такой?

– Ерунда, некий Чухонцев, как мне сказали сведущие люди. Они же меня заверили, а их слову я верю как своему, что Чухонцев этот даст сто очков приятелю.

– Что такое?

– Настолько заболел идеей телепатии, что сам очутился на больничной койке, бедолага.

– Вы же говорили, что Чухонцев занимался ясновидением?

– Да какая разница! – воскликнул великий криминалист с высоты научного величия. – Вам он зачем сдался?

– Ничего о нем не знаем.

– И знать нечего, – уверил Лебедев. – Мне другое любопытно: Зволянский приказал вам использовать аппарат ясновидения для поисков Самбора?

– Начальный приказ получил от князя Оболенского.

– И вы послушно отправились к доктору. А меня подождать не могли! – в голосе Аполлона Григорьевича мелькнула обида.

– Вы были заняты куда более важным делом: проявляли фотографии, – ответил Ванзаров.

– Ну и каков результат ясновидения?

– Кто увел Самбора, доктор не увидел. Зато уловил разгром зеркальной лавки прошлой ночью.

– Ох уж эти свободные эманации, – сказал Лебедев и добавил, куда им следовало отправиться.

Они шли быстрым шагом.

Показалась Исаакиевская площадь. Пустая, как положено утром второго выходного дня.

60

Курочкин давно забыл, что такое праздники и выходные. Служба отнимала у старшего филера все силы и время. У него не было семьи, невесты и даже сердечной привязанности. Раза два он намеревался сделать предложение, но служба приревновала. Не позволила прибыть в дом невесты с цветами и колечком. Быть может, Афанасий сам не заметил, как втайне женился на службе. Будучи честным человеком, не мог изменить своей избраннице.

Он прибыл в «Англию» много раньше того, когда сменялись филерские посты. Курочкин не должен был вставать засветло. Обязанность отдежуривших филеров – прибыть в отряд отдать ему рапорт. За ночь не поступило экстренных донесений, а значит, доклад становился формальностью. Однако Курочкин счел своим долгом проверить лично.

У парадных дверей топталась смена из трех филеров. Заменить Еремина было некем. Курочкин поздоровался и вошел. В холле пусто, что не странно, а невероятно. Представить, что Еремин, опытный филер, прилег соснуть, оставив пост, невозможно. Оставалось последнее разумное объяснение. Афанасий заглянул в ресторан.

В зале виднелся один штатский господин слегка потрепанного вида и господин в кафтане полицмейстера с погонами полковника и ежиком седых волос. Оба мучили ранний завтрак, не походили на филера или его мать, какую в сердцах помянул Курочкин. Он побежал на второй этаж. Догадавшись, что дело неладно, сменщики, помалкивая, следовали за старшим.

Дверь двести второго номера была закрыта. Как и двести пятого. Не постучав, Курочкин рванул дверную ручку. В номере горел свет. При его появлении филеры ночной смены встали. Как и Еремин. Они походили на виноватых детишек. До чувств филеров Курочкину не было никакого дела. То, что он увидел, оказалось столь дико, что не вмещалось в его сознание. Как дурной сон.

– Это что такое? – проговорил он.

Ему кратко и точно объяснили. Возник новый вопрос: что с этим делать? Афанасий виртуозно владел искусством слежки, наблюдения, сбора фактов. Мог сутками вести объект без устали и физических потребностей. Не говоря уже о способности быть невидимым. Нестандартная ситуация привела его в замешательство. Он не понимал, что теперь делать. Похожего случая в наставлении о филерской службе не имелось. А ему надо было отдавать приказы.

Курочкин успел подумать: «Как же это Ванзарову объяснить? Да и какие тут могут быть оправдания». Только подумал, как за спиной раздался тихий шорох. Он оглянулся. На пороге стоял чиновник сыска. Да не один, а с Лебедевым. Афанасию пришла на ум присказка его деревенской бабки, которая говаривала, кого поминать не следует. Толку в народной мудрости не было никакого. Он беспомощно развел руками.

– Родион Георгиевич… Вот…

Многозначительное «вот» относилось к тому, что имелось в номере. Ниточки свисали с люстры. Стол с зеркальной рамкой и осколки были на месте. А на стуле вместо мертвого Збышека сидел вполне живой филер Попков. Пиджак его висел на спинке стула, расстегнутая сорочка болталась на манер гусарского ментика на правом плече. Левое плечо и часть обнаженной груди были замотаны бинтами из разорванной гостиничной простыни.

– Попков, доклад, – приказал Ванзаров, давая понять, что к жалости не расположен.

Филер скорчился, прикрывая ладонью бинты, на которых проступило бурое пятно.

– Особо докладывать нечего, – ответил он, покряхтывая. – Около полуночи вышел из номера в коридор немного