можно праздновать победу и раздавать награды.
Марина Цветаева написала в те дни стихотворение во славу спасателей.
Челюскинцы! Звук —
Как сжатые челюсти.
Мороз на них прет,
Медведь на них щерится.
И впрямь челюстьми
– На славу всемирную —
Из льдин челюстей
Товарищей вырвали!
На льдине (не то
Что – черт его – Нобиле!)
Родили – дитё
И псов не угробили —
На льдине!
Эол
Доносит по кабелю:
– На льдов произвол
Ни пса не оставили!
И спасши – мечта
Для младшего возраста! —
И псов и дитя
Умчали по воздуху.
– «Европа, глядишь?
Так льды у нас колются!»
Щекастый малыш,
Спеленатый – полюсом!
А рядом – сердит
На громы виктории —
Второй уже Шмидт
В российской истории:
Седыми бровьми
Стесненная ласковость…
Сегодня – смеюсь!
Сегодня – да здравствует
Советский Союз!
За вас каждым мускулом
Держусь – и горжусь:
Челюскинцы – русские!
3 октября 1934 г.[18]
Марина Ивановна на тот момент была еще ярым врагом советской власти – и вот, не в силах сдержать восторга, пишет практически оду во славу Советского Союза. Таким образом, можно оценить пропагандистский результат акции – даже недоброжелатели были восхищены.
Лагерь эвакуирован, но спасательная операция продолжается
Снятие челюскинцев со льдины было делом эффектным и ярким, но их спасения еще не гарантировало. В каком-то смысле поначалу положение эвакуированных даже ухудшалось. Ванкарем был маленьким селом, в котором стоял десяток чукотских яранг и деревянный домик из двух комнат, битком набитый радистами, штабом спасения, летчиками и механиками, по очереди спавшими вповалку на полу. В Ванкареме не было в достаточной мере ни жилья, ни продуктов. Штаб операции, или «чрезвычайная тройка», как его называли официально, насколько смог, организовал закупку оленины у чукчей, но мизерных местных ресурсов не хватало. Подвоз продуктов был затруднен, так как все собачьи караваны перебрасывали бензин. Кроме того, эффективность собачьего транспорта непрерывно падала: псы были измотаны. Да что там продукты – 90 челюскинцев, снятых со льдины меньше чем за неделю, банально негде было разместить.
Этих полуспасенных людей нужно было максимально быстро перемещать из Ванкарема дальше, в Уэлен, а еще лучше в бухту Провидения, где был порт, продовольствие, куда могли подойти корабли. Вдоль арктического побережья маршрут до бухты Провидения составляет минимум 600 км, если не принимать во внимание изгибы береговой линии. Начало и середина апреля – это не то чтобы зима, но еще и далеко не весна, морозы стояли ощутимые: минус 25–30 градусов. Так как поначалу все самолеты были заняты полетами на льдину, то вариантов оставалось два: пешком или на собаках, которые, впрочем, нужны были для более важных дел. В общем, по мере доставки людей их тут же, кого было можно, отправляли в пешее арктическое путешествие. Больные и ослабевшие идти не могли и нуждались в доставке транспортом. Понятно, что проживание на льдине в палатках лютой зимой здоровья не добавляет, и больных людей было немало. Кроме того, воздух посреди океана был практически стерилен, и, попадая на материк, люди сталкивались с вирусами и немедленно заболевали.
Первых пятерых больных отвез в Уэлен Слепнев 11 апреля, еще до своего отлета на Аляску. Уже 13 апреля, прямо в день ликвидации ледового лагеря, все наличные самолеты без промедления включились в дальнейшую перевозку. Интенсивные полеты продолжались практически месяц, до середины мая. После ремонта в Уэлен прилетели и Галышев, и Пивенштейн. Оба летчика активно участвовали в этом финальном этапе эвакуации. Но до звания Героя Советского Союза они «не долетели» один день.
Пивенштейн: «Уэллен кишел народом, как муравейник. Здесь были летчики, челюскинцы, организаторы, зимовщики…
В Уэллене собирались частые совещания. Обсуждали план дальнейшей работы. Надо было перевозить всю массу челюскинцев к бухте Провидения, куда придет пароход. Почти все самолеты вылетали норму. Со льдины перевезли, “героическая часть” окончилась, остается черновая работа… Молоков руководил этими последними перелетами, всячески борясь с “почивающими на лаврах”. Я включился в работу со своей старухой-машиной. Она, эта машина, потрепанная, хромая, но верная, была теперь дорога мне больше всех других самолетов.
Завершающий этап спасательной операции
Я еще шесть раз слетал из Уэллена в бухту Провидения и два раза из бухты Провидения в бухту Лаврентия (куда перевозили больных), перебросив всего 22 человека. 10 мая я сделал последний рейс. Вскоре после этого мы погрузились на пароход».
Интересно, что Пивенштейн называет Молокова руководителем финальной части. По возрасту и авторитету тот, конечно, вполне соответствовал. Что касается техники, то на последнем этапе операции плачевное состояние было практически у всех самолетов. Они проделали огромные, тысячекилометровые перелеты в тяжелейших условиях, без нормального технического обслуживания. В результате машины постоянно ломались, летчики часто совершали вынужденные посадки. Трудно переоценить вклад механиков в успех заключительного этапа, как, впрочем, и всех предыдущих. Но о работе механиков скажем еще несколько слов отдельно.
На льду Колючинской губы весь апрель продолжался ремонт самолета Ляпидевского. Моторную раму, мотор, сварочный аппарат доставили на собаках из Ванкарема. Самолет подняли с помощью домкратов, точнее, с помощью льда, а потом уж домкратов, потому что они были короткие и сначала пришлось намораживать большие кучи снега и, уже отталкиваясь от них, поднимать самолет. Жили ремонтники в чукотских ярангах на ближайшем стойбище, до места работы нужно было идти полтора часа. Восстанавливали самолет два летчика – Анатолий Ляпидевский и Евгений Конкин и два механика – Гераськин[19] и Михаил Руковский. О том, как проходила эвакуация челюскинцев, они ничего не знали.
Ляпидевский: «Однажды прибегает чукча, кричит:
– Идут, идут!
Что за чепуха? Кто идет? Выходим. Действительно, идут нарты. Бежим навстречу. Челюскинцы! Одиннадцать человек. Обрадовались мы им так, что не могу описать. Пожалуй, даже больше, чем челюскинцы обрадовались нам, когда мы прилетели к ним на льдину. Объятия, поцелуи. В этот день Конкин сварил суп в большом ведре, предложили челюскинцам. Они с удовольствием согласились и весь суп съели. Мы остались без супа, голодные. Ничего, зато радость какая!»
Можно представить, насколько голодными были путешественники. Трое из них остались помогать в ремонте: матросы Григорий Дурасов и Александр Лесков и пекарь Василий Агапитов. После прохода еще нескольких партий челюскинцев экипаж АНТ-4 оказался окончательно оторван от внешнего мира.
Ляпидевский: «Продукты у нас кончились.
