с Настенькой, как только видела, что внучка начинает волноваться, не желая говорить о случившемся.
Может быть, Татьяна Васильевна была неправа. Возможно, Настеньке стало бы значительно легче, если бы она в конце концов разрыдалась, уткнувшись в папины колени, не сдерживая силой слёзы, не зажимая себя в тиски страшных воспоминаний, не борясь с ними сама внутри себя, а рассыпав их горохом слов горьких обидных порой для окружающих и любящих, но облегчающих душу, выбрасывая со словами кусочки заржавевшего горя.
Так не произошло. Настенька замыкалась всё больше и больше, уходя в книги, не обретая новых друзей на работе, радуясь всё меньше и меньше появлению подруг Наташи и Вики, которым, конечно, невозможно было болтать долго по пустякам даже и о факультетских новостях и о впечатлениях Настеньки от её работы. Они учились в институте иностранных языков, а Настеньке хорошо было знакомо, какими муравьями-тружениками должны быть там студенты.
Вскоре после выхода из больницы Настенька почувствовала, что не переносит резкие запахи. От них начинало тошнить. Одна из новых знакомых телеграфисток, заметив реакцию Настеньки на открытый пузырёк лака для ногтей, заметила подозрительно:
– Ты случайно не беременна? Пришлось обратиться к врачу и подозрение подтвердилось.
Опять в голове пронеслись мысли о предполагаемом отце ребёнка, но решение теперь было принято бесповоротное – аборт. Сложность за-ключалась в том, что ей не хотелось никому говорить о случившемся, а врать Настенька не умела. Она понимала опасность нахождения врача на стороне, который может взять большие деньги и в то же время сделать что-то не совсем так как надо, что вызовет осложнения в будущем. Знала, что нужен муж, который взял бы на себя решение об операции. Нужно было два-три дня отпуска на работе, где ей ничего пока не было положено в связи с отсутствием стажа работы. Но делать что-то надо было срочно, пока не прошло три месяца беременности, когда будет уже опасно, да пока не все заметили, пока удавалось скрывать состояние. Настенька паниковала.
В это время из Ялты приехал в очередную командировку Володя и по обыкновению явился в тот же день к Настеньке с букетом самых первых февральских крымских подснежников. Он приехал утренним поездом, забежал к себе домой на Арбат и потом пошёл на Ржевский переулок без предварительного телефонного звонка, надеясь на удачу. И она, эта удача, была.
Настенька только что пришла домой после смены. Родители оказались на работе, а бабушка с дедушкой пошли на Калининский по магазинам. Так что сюрприз появления Володи стопроцентно вышел для Настеньки. Услыхав певучий соловьиный звонок, она раскрыла дверь, увидела прямо перед собой протянутый букет белоснежных подснежников, за которым не могло спрятаться круглое смеющееся лицо Володи, и вдруг неожиданно для себя разрыдалась.
Растерянно Володя вошёл в прихожую, закрыл за собой дверь, а Настенька, оторвала руки от плачущего лица, выхватила букет из рук своего школьного товарища и убежала к себе в комнату, откуда продолжали доноситься всхлипывания пока ничего не понимающий юноша снимал пальто, ботинки и по обыкновению без тапочек в носках шёл к Настеньке.
Когда он появился в комнате, Настенька почти справилась с собой, посадила Володю на диван, взяла маленькую вазочку для цветов и вышла наполнить её водой. Вернувшись, рассказала неожиданному гостю всё за исключением того, что насильников было трое. Сказала только, что не знает, как это произошло, потому что и правда ей всё ещё казалось, что, может, каких-то моментов не было на самом деле, а лишь привиделось. Рассказала и о том, что Вадим погиб в какой-то драке.
Володя предложил не делать никакой операции, так как, по его мнению, всякое операционное вмешательство может иметь негативные последствия для организма, тут же признался, что не только согласен выступить в роли отца ребёнка, но и вообще давно любит Настеньку и хочет жениться на ней.
Давно успокоившаяся Настенька стала обычной сильной и беском-промисной, какой Володя и знал её и к какой боялся приставать со своими признаниями в любви всё это время.
– Мой милый Володя, – сказала Настенька в ответ на его признания, – я всегда знала, что ты добрый и благородный парень. Понимаю, что ты сейчас готов пожертвовать всем, чтобы спасти меня, но я не могу принять и не хочу никаких жертв.
– Да какие жертвы? – умоляюще произнёс Володя и опустился на колени перед Настенькой, сидящей в кресле. Осторожно положив руки на её колени, он стал просить её выйти за него замуж. – Ты пойми, – убеждал он её, – я всегда любил тебя. Ну, дурак был, что боялся сказать об этом. Это не жертва, Настюша. Ты сделаешь меня счастливым. Я очень прошу тебя.
– Спасибо тебе, Володя, – ответила Настенька, снимая аккуратно с колен руки Володи и оставляя их в своих ладонях. – Сейчас тебе трудно соображать. Ты в аспирантуре. Ты должен стать учёным. Не можешь ты бросать учёбу. Я не могу к тебе приехать в Ялту, хоть и хотела бы. Так что не судьба пока и не будем больше на эту тему, извини. Я сильно отстаю от тебя в развитии. Давай, подождём немного, пока догоню.
Володя вспомнил, как после школы сразу поступил в Симферопольский сельскохозяйственный институт, а не в Московскую сельхозакадемию потому, что отец его работал в ВАСХНИЛе, то есть Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, был доктором наук, членом корреспондентом и, как думал Володя, будет постоянным предметом обсуждений, если он поступит учиться в Москве, поэтому поехал в Крым и, словно в шутку, звал с собой Настеньку. Но она как раз наоборот хотела учиться в Москве там же, где училась её сестра Вера, однако два года не могла пройти по конкурсу, и лишь на третий год, сдав все экзамены на отлично и имея уже двухлетний рабочий стаж, наконец, попала на факультет переводчиков, куда принимали в основном мальчишек, почему и трудно было поступить Настеньке. Но она была очень упрямой.
С Настенькой трудно было спорить, и Володя согласился со всеми её доводами. Он пошёл с Настенькой в больницу, не говоря ничего ни её, ни его родным. Рождение ребёнка было предотвращено, а Володя через некоторое время уехал в свой "Магарач" – так назывался научно-исследовательский институт, в котором он учился в аспирантуре, но перед отъездом продолжал говорить о своей любви и оставил предложение жениться открытым для Настеньки в любое время.
Именно в эти дни проходили заседания исторического двадцать седьмого съезда коммунистической партии, на котором принимались новая редакция программы и новый устав коммунистической партии Советского Союза. На этом съезде славу
