Книга Нагадали мне суженого - Наталья Андреева

Они приехали почти одновременно. Сене было ближе, но он шел пешком, а Аксенкин даже в булочную ездил на машине, она всегда находилась у него под рукой, так что долетел Нил Стратонович на Заводскую пулей. Таким образом я совершила свой подвиг при двух свидетелях. Капку я решила не звать, вдруг она опять начнет блевать? Они, свидетели моего подвига, друг другу правда не обрадовались.

– А этот что здесь делает? – хмуро спросил Аксенкин, кивнув на Сеню.

– Аналогично, – мрачно прокомментировал тот.

– Хватит ругаться, – остановила я назревавшую ссору. – Идемте.

Мы поднялись на пятый этаж. Аксенкин с интересом читал надписи на стенах. Пару раз он хмыкнул и один раз заржал. Я так и не поняла, что конкретно его развеселило, сердце со стрелой или похабная надпись?

– Когда я увидела эту дверь, меня словно молнией ударило, – сказала я, кивнув на отливающую бронзой железяку.

– Дверь новая, а ключи старые, – возразил Аксенкин.

– Правильно. – Я достала ключ и вставила его в замочную скважину. Он повернулся без усилий, поскольку дверь была новенькая, и мы вошли.

– Ф-фу! Вонища! – Нил Стратонович зажал нос. – Вечно ты таскаешь меня по каким-то помойкам, Анька! В прошлый раз я едва не блеванул! А сейчас что? Крыса подохла, что ли?

– Здесь жила Пиониха. – Я шла прямиком к зеркалу. Пошарив за ним, нащупала пружину, нажала и легко отодвинула зеркало в сторону. Пружина была щедро смазана машинным маслом.

Оба мужчины, не дыша, смотрели на сейф, который был за зеркалом. Дверца оказалась ржавой, как будто этому сейфу не меньше сотни лет. Может, так оно и было.

– Вот они, два замка, – кивнула я на сейф. – Ключи с картины Зимы подходят именно к ним. А вот черти. – Я потрогала пальцем свежие царапины на дверце. Арсений с Нилом потрясенно молчали. – Черти, которые приходили по душу Пионихи, – пояснила я. – Все правильно: жуткий был звук, они ведь пытались вскрыть сейф. Но, видимо, ничего не вышло. Вещь надежная, сработана в начале прошлого века, а тогда умели делать эксклюзив. Так просто его не возьмешь. – Я нежно погладила дверцу.

– Откуда ты узнала про сейф? – хрипло спросил наконец Аксенкин.

– У меня было видение.

– Скажу честно: раньше я не верил во все эти штуки, – покачал головой Нил Стратонович. – Но ты ведь узнала! А ты не могла об этом знать. То есть… Черт! Неужели ты и в самом деле ясновидящая?!

И я поняла, что проклятие снято. Если уж мне поверил Аксенкин, который не верит ни в бога, ни в дьявола, то всем остальным просто деваться некуда.

– Момент, – видимо, в Ладушкине заговорил мент. – Ну а какое отношение это имеет к убийству?

– А ты не догадываешься? Старуха-то была миллионершей. В сейфе, кроме денег, находится, а скорее всего, находилась шкатулка, к которой подходит третий, самый маленький ключик. В этой шкатулке хранились золотые украшения. Некоторые с солидными драгоценными камнями. Так что насчет бриллиантов Капка была не так уж не права. Старуха всю жизнь занималась стяжательством. Милостыню просила, бутылки собирала, приторговывала ворованным. И не тратила на себя ни копейки, жила подаянием. Уверена, что осталась колоссальная задолженность за коммунальные услуги, о чем милая девушка Настя мне не сказала. Еще я думаю, что Пион пытался замолить грех перед младшей дочерью. По слухам, до революции он был богатым купцом. И колечки с сережками, а заодно старинное зеркало с сейфом Пион отдал младшей после того, как отписал квартиру старшей. Похоже, к младшей у него было больше доверия, что она сохранит тайну. Не знаю правда, для кого он все это хранил? И на что надеялся? На реставрацию монархии, что ли?

– И как это открыть? – засопел Аксенкин. – Разве что автогеном попробовать?

– Клад по закону принадлежит государству, – сурово сказал Арсений.

– А это, Сенька, никакой не клад, – ухмыльнулся Нил. – Это частная собственность. Наследство, мать его. Кто там ей наследует, Пионихе? А? Анька?

– Семидесятивосьмилетняя племянница. Она на рынке всяким барахлом торгует. Да вы ее постоянно видите: пугало на входе рядом с искусственными цветами.

– Хочешь отдать миллионы очередной безумной старухе? – прищурился Нил, глядя на Ладушкина.

– Воровства не допущу, – сдвинул брови тот.

– А воровство уже состоялось, – вздохнула я. – Судя по тому, что Зима мертв, этот сейф пуст.

– Поясни, – уставились на меня мужчины.

– Кто-то Пиониху пас. Шила в мешке не утаишь, слухи о том, что старуха несметно богата, по городу ходили. Но момент ее смерти вор прозевал. Ее ведь не сразу нашли. И безумная племянница первой пришла в квартиру к своей тетке. Разумеется, она ничего не знала о сейфе. Сгребла попавшееся под руку барахло и рванула на рынок. И как назло, мимо нее проходил любитель всяких древностей А. Зима. Старуха была уж больно колоритной, вот он и задержался. И накупил у нее на тысячу рублей всякой дряни. В том числе и ржавые ключи от этого сейфа. – Я кивнула на поцарапанную дверцу. – Зима принес все это домой и тут же написал весьма колоритный натюрморт. Как сказала мне Даша Буханкина, московский художник обожал писать уродство. Вор поначалу хотел взломать сейф, но произвел столько шума, что соседи вызвали полицию. Ключом от входной двери он, судя по всему, давно уже обзавелся. Вора спугнули, и он почти отчаялся добыть старухино сокровище. И вот он идет в музей и видит… те самые ржавые ключи! Вот оно, богатство! Но он же не может сказать Зиме правду! Он договаривается с ним о продаже картины. Потому что ему нужен повод, чтобы прийти к нему в дом. И увидеть натуру, с которой тот писал натюрморт. Они, видимо, не договорились, – я вздохнула, – или Зима что-то заподозрил. Ему ведь тоже нужны были деньги. Он был человеком неглупым, а вор, похоже, напротив, недалеким и немного наивным. В общем, все закончилось ударом ржавой гири. Первым, что под руку подвернулось. А ваза упала на пол и разбилась. Случайно. Вот что там на самом деле произошло. Потом убийца взял ключи от сейфа и шкатулки и гирю – орудие убийства. Гирю, судя по всему, он выбросил где-нибудь в лесу. А картину порвал. Я не верю в то, что натюрморт со ржавыми ключами еще существует.

– Ну ты даешь! – потрясенно сказал Аксенкин. Он второй раз посмотрел на меня с интересом. Первый – когда я была в купальнике. Ноги в ресторане не считаются, потому что это одно и то же. На сей раз по достоинству оценили мои мозги, и мне, черт возьми, было приятно.