Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
– Худо, государыня? – она тревожно шепнула на ухо: – Не перепутала ли ты склянку? Действительно ли вылила отраву?
– Переела сладостей… – слабым голосом ответила Марья и вновь содрогнулась в приступе рвоты.
– С чего бы так? Я теми сладостями лакомилась и здоровехонька. Разве что опять подменили склянку, – гадала Милюкова, подозрительно глядя на комнатную бабу Бабариху, заглянувшую в нужной чулан.
У Марьи теплилась надежда, что к утру все пройдет. Однако тошнота то отступала, то вновь возвращалась. Она еле отстояла службу в крестовой палате, а когда вернулась в спальню и увидела блюда с яствами, занимавшими все свободное место, схватилась рукой за рот и опрометью бросилась в нужной чулан. О рукоделье не могло быть речи. Явившихся с вышивками мастериц отпустили, и по всему Кремлю разлетелась весть о недомогании государыни. По углам шептались, отчего бы могла приключиться такая немощь. Комнатная баба Бабариха, за передвижениям которой внимательно следила Милюкова, бегала с доносами к Евтинии. Вскоре от Салтыковых пожаловал Михайла передать камень-безуй, купленный за большие деньги за тремя морями.
– И тот камень надобно бросить в воду и пить с молитвой. Хворь как рукой снимет, – обстоятельно пояснял Михайла.
– Непременно так и сделаем! – заверила Милюкова, показывая шиш кравчему, скрытому за тафтяной завесой.
Салтыков потребовал, чтобы ему подробно рассказали о том, как проистекает болезнь. Блюет ли государева невеста и после какой еды блюет, токмо после скоромной или после постной тож? Какого цвета блевотина? Нет ли в оной блевотине червей или иных гадов? Пришлось, сжавшись от стыда, отвечать на назойливые вопросы кравчего – тошнит после любой еды и без еды тоже, а блевотина чистая, цвет зеленоватый, а гадов в ней нет.
Далее Михайла Салтыков велел, чтобы камень-безуй опустили в воду и выпили при нем. Марья сделала вид, будто выпила снадобье. Однако на этом ее муки не закончились. Кравчий чего-то ждал, и, когда Марью вновь затошнило, объявил, что ему дан указ не отходить от государыни ни на шаг.
– Окстись, Михайла Михайлыч! Что же ты и в нужной чулан за государыней пойдешь? – изумилась Милюкова.
– Ежели понадобиться, пойду, – непреклонно сказал Салтыков и действительно пошел за ними и встал недалеко от чулана.
Марье было вдвойне тошно от мысли, что рядом стоит молодой боярин и слышит, как ее выворачивает. Машка Милюкова озорства ради издала губами непристойный звук, какие обычно раздаются в нужных чуланах. Михайла крякнул, потоптался на месте и ушел.
– То-то же! Устыдился кравчий, – удовлетворенно сказала ближняя боярышня.
Ночь прошла без сна. Марья лежала на постели, сжавшись в комочек и едва сдерживая стоны. Краем уха она слышала, как Машка Милюкова тревожно шептала:
– Сглазили тебя, государыня. Слух прошел, что твой след вынули и произнесли над ним страшное колдовское заклятие. Вовек себе не прощу, что поленилась послать девок замести следы за государыней. Не было бы следа – не удалась бы ворожба.
– Пустые домыслы! – пыталась возразить Марья, но у нее не было сил спорить с ближней боярышней. Оставалось только слушать бормотания Милюковой и тихо постанывать.
Сильнее внезапно приключившейся хвори Марью беспокоило молчание государя. Сначала она даже радовалась этому. Ей не хотелось, чтобы жених знал о ее недомогании. Но молчание явно затянулось. Раньше что ни день, а иногда и по несколько раз в день с половины государя присылали гонца. Сейчас же ссылки прекратились, и Марья в перерывах между приступами болезни гадала, в чем причина.
Многое разъяснилось с приходом родственников. Они явились проведать государыню, но не столько расспрашивали о здоровье, сколько обсуждали дворцовые слухи. Вести были неутешительными: государь Михаил Федорович неожиданно отправился на богомолье к Троице, а невесту с собой не взял. Также не взял никого из Хлоповых, хотя они рассчитывали сопровождать Михаила Федоровича во всех поездках. В воздухе носилось слово «опала», и причиной неудовольствия государя могла быть только ссора между Гаврилой Хлоповым и Михайлой Салтыковым в Оружейной палате. Дядю в глаза корили за несдержанность. Перетрусивший до трясения в членах Иван Хлопов умолял брата пойти к кравчему с повинной:
– Плетью обуха не перешибешь. Поклонись ему, небось голова не отвалится, – стенал он, содрогаясь от мысли о царской опале.
– Я с ним ссоры не искал, великий государь спросил, я ответил без хитрости, – оправдывался Гаврила.
– Князя Дмитрия Михайловича Пожарского, даром что он большой воевода, головой выдали молодому Салтыкову, а ты кто такой, чтобы перед ним величаться, – набросилась на Гаврилу всхлипывающая мать.
– Полно вам рыдать! Все можно поправить. Ладно, поклонюсь Михайле Михайловичу, – уступил Гаврила.
– Под нози пади кравчему. Авось он умилосердствуется, видя твое смирение. Скажи, что от природной дури дерзнул с ним пререкаться.
– От природной дури… – вторил жене Небылица Хлопов.
– Скажет боярин, чтобы встал с колен – не поднимайся. Велит своим холопам поднять тебя – не давайся, стой упорно на коленях. И с пустыми руками не ходи к кравчему. Поклонись сукном добрым, ну или не знаю чем, – наставляла мать.
– Шубой поклонись, что тебе государь пожаловал. Нечего жалеть, наживешь потом, – советовал Небылица, немного успокоившись после согласия брата изъявить покорность кравчему.
Бабушка Федора только вздыхала, слушая разговоры родни. Тихонечко расспрашивала внучку о самочувствии. Ей одной Марья сказала, что моченьки нет терпеть. Растворенный в воде камень-безуй советовала не пить, а на прощание шепнула, что захворавшую царскую невесту велено лечить дохтуру Бильсу.
– Добрый знак! Опасаются, значит, Марфа с Евтинией обстряпать дело втихую.
– За что они меня так невзлюбили, бабушка?
– Знать, им нужна невестка, во всем им повадливая. Хотели подобрать девицу глупую и смирную, чтобы занималась чадорождением и ни во что не вступала. А твой норов они ведают. Боятся, что великий государь будет тебя слушаться и приблизит твоих родственников вместо Салтыковых.
– Бабушка, я ведь не рвалась в царицы, и наверху мне не в радость. Не хочет меня старица Марфа – пусть отпустит обратно домой.
– Эх, внученька! Нет тебе обратного пути в отчий дом! Из Кремля дорога только на плаху или в дальний монастырь под строгий надзор, что хуже любой темницы. Но не робей, ты же смелая! Дохтур Бильс должен помочь. Он иноземец, от Салтыковых независим и на поводу у них не пойдет, – ободрила бабушка.
Марья была рада предстоящей встрече с доктором Бильсом. Ученый человек должен одолеть хворь. Жаль только, что ей нечем его обрадовать по поводу библиотеки Ивана Грозного.
Валентин Бильс, как и в прошлый раз, явился с лекарем Балсырем, состоявшим при нем толмачом. Рядом с доктором и лекарем за тафтяной занавеской стояли Борис и Михайла Салтыковы. Видать, дело было настолько важное, что потребовало присутствия обоих братьев. Бильс через толмача расспрашивал о симптомах болезни. Салтыковы старались не упустить ни слова. К их облегчению, о сладкой водке, присланной из Аптекарской избы, ничего сказано не было.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
