Как на кладбище.
Мухина сейчас интересовало только поведение деда Матвея, а не кладбищенские истории, о чём он и сказал бабке.
— Не, милок. Матвейка сейчас не орёт, не безобразничает, не заговаривается. Прилично себя ведёт. Только у него новый пунктик образовался: яйца он стал красить.
— О, как, — удивился Мухин. — Выходит всё-таки безобразничает дедок-то. Вот охальник.
— Так не свои же он красит. Ты что такое подумал, милок? Он куриные яйца красит. В стиле Пикассо, ага. И краску у меня стребовал.
— Так, это, Пасха-то давно прошла, — Мухин оставался в непонятках. — Зачем же их красить, да ещё в стиле Пикассо? Опять деда перекосило!?
Мухин не знал, что и думать. Этот дед сплошной сюрприз. То ведёт оголтелую антирелигиозную компанию, а сам яйца красит, то языки вдруг осваивает, то теперь в художники подался, ещё, поговаривают, что сказки детям он стал рассказывать, да так знатно. Вот, кто он такой этот дед на самом деле?
Наверное, это предложение Мухин произнёс вслух, потому что бабка Фроська ответила:
— Да золотой он человек, наш Матвейка. Душевный. А умный какой, страсть как. Всё знает, про всё расскажет. Всё покажет. Истории нам с бабкой Нюркой по вечерам рассказывает, жалистные такие истории про Му-му, Каштанку и всякие сказки про Геракла. Вот недавно про барона Мюнхгаузена рассказывал, про Баранкина, будь человеком рассказывал. Про Тома Сойера страсти рассказывал, и как они там, в этой Америке живут, ужас, негров угнетают по-чёрному. А про Малыша и Карлсона слышал когда? Прикинь, милок, у него даже вентилятор в попе. Душевная история….
— У кого в попе вентилятор? — ошалело, спросил Мухин.
— Как у кого? У Карлсона, у кого ещё. Прикинь, милок, этот Карлсон обитает на крыше. Душевный такой Карлсон, но обжора страшный. У Малыша всё варенье в одну харю съел, паразит.
Вот это новости. Мухин, честно говоря, про Карлсона не знал. Вот же деда понесло: вентилятор в попе, а!
Но это ещё не все новости.
— А ещё он нас турецкому языку учит. Говорит: «Люблю я, бабоньки мои драгоценные, по-турецки потрещать. Душевный язык очень». Вот говорит, научу я вас, и будем мы трещать по-турецки на этих Выселах, красота. Вот слушай, милок, что я тебе скажу: «Вütün vucüdünü öperdim… kollarımdan seni bırakmayıp, omzunde uyurdum, sıcaklığınla ısıtınarak». Красиво, да?
— Это чего значит? — пытаясь оставаться спокойным, спросил Мухин.
— А это, милок, одна такая хорошая женщина говорит хорошему мужику: «Я бы покрыла всё твоё тело поцелуями… Я не выпускала бы тебя из своих объятий и заснула бы у тебя на плече, согретая твоим теплом…». Здорово, правда. Вот турки, какие обходительные товарищи. Соображают в красивой любви-то.
Конечно, здорово. Вот только надо тикать из этого места, где такие озабоченные бабушки живут и дедушки затейники. Ага, заснула бы, говорит на твоём плече, и куда хочешь поцелую. Тьфу. Срамота! Этот дедок может нашим деткам тоже всякое непотребство впаривает, растлевает нашу молодёжь Карлсонами подозрительными и недобитыми баронами. Надо ж, затейник, какой выискался, что придумал: вентилятор в задницу. Это же куда прогресс дошёл. Нет, этого «золотого, и страсть какого умного» деда надо тормозить, вместе с его фантазиями об анальных вентиляторах.
* * *
Анализируя своё состояние здоровья, Мухин понял, что эта деревня Девица и примкнувшие к ней Выселки сидят у него в голове психической занозой, устраивая в мозгах внутреннее подгорание, сбои и потерю мощности мышления.
Надо в отпуск проситься, с грустью подумал Мухин. Чокнусь я тут с ними, или совсем скопытюсь. Но когда в своём управлении он начал, заикаясь, проситься в отпуск, намекая, что у него уже случились сенсомоторные расстройства в организме и ему надо в санаторий или, на худой конец в профилакторий, ему популярно ответили: «А кто работать будет? Иди, Мухин, не мешай. Видишь, у нас тут люди, и ты лезешь со своей ерундой. В санаторий ехать ты Мухин ещё рылом не вышел, а в профилактории с худым концом делать нечего». Вот так поговорили. Видишь ли, начальству некогда: люди у него. А я что, скот? А может у меня уже психогенное функциональное нарушение высшей нервной деятельности. Я скоро кусаться начну. Уже давно без пистолета езжу. Сам себя боюсь до дрожи. Не хочу, как коллега участковый на бегемотов внезапно начать охотится. Тут и без бегемотов всё есть: и черти, и ведьмы, и мрачный затейник дедушка Матвей, и потенциальный маньячила с бензопилой.
Вот и сейчас, он, сидя в седле своего верного мотоцикла, думал куда поехать. Стоило только подумать о проблемной деревне Девица, как в организме включалось застойное напряжение, и начинался интрапсихический конфликт. Но, на свою беду, Мухин пересилил себя и всё же поехал в клятую деревню Девица выполнять свой долг. Лучше бы в этот день Мухин поехал к себе домой и расслабился. А то получилось, что получилось.
* * *
Василёк сосредоточенно готовил сиротские бутерброды для инспектора и думал о предстоящем разговоре с ним. Тимофеевна озабоченно поглядывала на внучка. То, что дитё делает себе бутерброды, разрезая булку хлеба вдоль, а не поперёк, она привыкла. Но вот к количеству бутербродов ей трудно привыкнуть. Сегодня дитё что-то совсем оголодало, третью булку хлеба на бутерброды пускает. Эх, плохая я бабушка, недокармливаю дитя, вот ему и приходится дополнительно бутерброды сооружать и по соседям бегать с целью перехватить у них чего-нибудь съедобное. Чего сижу, надо вставать и готовить деточке и оглоедам-шабаям еду. И не понять, кому больше готовлю: здоровым мужикам или маленькому дитю.
Василёк сложил сиротские бутерброды в торбу. Туда же отправился кусок колбасы, кусок сыра и кулёк перловой крупы из мешка. Всё это добро завернул в обёрточную бумагу, так как инспектору позарез нужна обёрточная бумага, желательно, вымазанная в сале. Раз инспектор написал, что поощряется разумная инициатива, то в торбу полетели и две сушёные рыбки таранки. Что ж, теперь осталось забежать за дедом Матвеем и идти на встречу с инспектором. По-привычке, Василёк осмотрелся с применением усиления чувств: вроде в районе встречи никого постороннего не наблюдается, еле слышен мотоцикл участкового где-то в районе ремонтируемого моста. Больше ничего интересного не замечено.
Дед Матвей с торбой на плече терпеливо ждал Василька, размышляя над тем, педагогично ли рассказывать детям сказки из арабского сборника «Тысяча и одна ночь». Пришёл к выводу, что если некоторые сцены опустить, то вполне приемлемо. Но надо пояснять взрослым и детям, что это у них такая культура. Сложнее со сказками Андерсена. Вроде и не плохие произведения, но педик их написал.
