— Компенсировать левый крен перемещением массы в центральные отсеки, оставаться в подпространстве до выполнения!
— Ну вот, собственно, и все, что можно сделать прямо сейчас. Дальше смотри по обстоятельствам. У тебя все получится, ты умница, а «Москва» легче «Кузюшки» чуть не вдвое. Справишься. За детей не беспокойся, с ними все в порядке. Алька, кстати, в курсе, что ты жива, она не даст мальчишкам раскиснуть. Держись, красавица, и ушами не хлопай, а то отца у них уже нет. Чтобы хоть мать осталась, тебе надо выбраться. Давай-давай, не задерживайся, у тебя дел по горло, а сюда успеешь еще.
Адмирал Корсаков повелительно дернул головой и исчез. Его место занял дон Эстебан Родригес. Изысканно поклонился.
— Это будет tango de la muerte, сеньорита, но любое танго смертельно, так что вряд ли вам предстоит что-то уж совсем новое. Музыка в вас, а значит, танец состоится.
Мать Альма молча перекрестила Мэри. Егор Грызлов отдал честь невесть откуда взявшимся цветком гладиолуса, как шпагой. Что ж, все верно, гладиолус — от латинского «гладиус».
— Хреновые карты, напарница, — без обиняков заявил Келли О'Брайен. Он посерьезнел, лицо стало непроницаемой маской хорошего игрока в покер. — Ну да ничего, ты и худшими выигрывала. Удачи!
Сцепившая руки перед грудью мать улыбнулась сквозь слезы, отец ободряюще сжал обе ее ладони одной своей лапищей и коротко, по-военному, кивнул дочери.
Лица людей, заполняющих рубку, начали расплываться, сливаясь в одно неясное пятно, и последнее, что услышала Мэри, был насмешливый голос Гусейнова:
— Да, и кстати, графиня! Усвойте, наконец — гранаты едят ло-жеч-кой!
Постель была удобной, одеяло — легким и теплым, и открывать глаза, а тем более вставать, не хотелось совершенно. Все способствовало блаженному ничегонеделанию. Ну, или почти все: кто-то рядом с Мэри беспокоился, и беспокоился сильно: покашливал, скрипел креслом, то и дело менял положение ног. Он пытался делать это как можно тише, и должно быть от этого только больше шумел.
Она попробовала пошевелиться и тут же обнаружила, что правая рука зафиксирована предельно жестко. Расслабленность смыло волной адреналина, глаза распахнулись сами собой и уставились на привставшего с кресла Терехова.
— Ну наконец-то! — шепотом закричал он, от избытка чувств так стиснув подлокотники, что они жалобно хрустнули. — С возвращеньицем! Ты вообще как?
— Я в норме, — просипела Мэри.
Это было, мягко говоря, неправдой. Теперь, когда беспамятство отступило, и пересохшее горло напомнило о себе, как и затекшие от долгого нахождения в одном положении руки и ноги, с нормой ее состояние и рядом не лежало. Не говоря уж о том, что норма как минимум не предполагает капельницу в затянутой в лангету руке и чугунную тяжесть в затылке. А уж если учесть боль при каждом вдохе и ощущение, что спина превратилась в один сплошной синяк…
— В норме — это хорошо, — несколько неуверенно проговорил Даниил. Не слишком-то он ей поверил, судя по всему. — Сейчас кто-нибудь подойдет. У нас тут такое…
— Где Второй? — быстро спросила Мэри, не давая капитану растечься мыслью по древу. Голос скрипел несмазанным механизмом, прикушенный язык ныл, знакомая (век бы ее не видеть!) обстановка корабельного госпиталя совершенно не способствовала улучшению настроения.
— У себя. С ним все в порядке, несколько ушибов, и все. Сюда я его не пустил…
— И правильно сделал. Еще не хватало. — Она помолчала, потом все же спросила: — Сережка погиб, так?
— Так, — медленно, через силу кивнул Дан. — Он был перед тобой, ну и…
— А Рудин?
— Жив, сучье племя, — процедил Терехов сквозь стиснутые зубы. Ноздри короткого, чуть вздернутого носа раздувало с трудом сдерживаемое бешенство. Кулаки, сжавшиеся и разжавшиеся несколько раз, ясно демонстрировали, что сделал бы заместитель командира (командир?) лейб-конвоя с упомянутой персоной, дай ему волю. — Арестован, сидит под замком.
— Один? — попыталась было вскинуться Мэри.
Лангета не пустила ее, спину скрутило болью, по черепу изнутри прокатилась волна дезориентации и дурноты: шевелить головой явно не стоило. Лихо же она стукнулась…
— Обижаешь, — Даниил был оскорблен в лучших чувствах и не скрывал этого. — Постоянное дежурство. Держим на релаксантах, отслеживаем все и вся… допрашивать пока не пробовали.
Мэри повертела информацию так и эдак и была вынуждена признать, что все было сделано правильно. Более того. Прислушавшись к своим ощущениям, она почувствовала, что той, сводившей ее с ума своей неопределенностью, угрозы больше нет. Тяжелая, перебивавшая все гарь опасности выветрилась из ноздрей.
Рудин, разумеется, не мог действовать в одиночку, у него наверняка были подельники среди техников. Тех самых техников, которых столько погибло при взрывах. Неужели врагов в непосредственной близости не осталось? Чутье говорило «да», здравый смысл отчаянно сопротивлялся.
Не исключено, что остаться-то приспешники Рудина остались. Но либо испугались за собственные шкурки — идеалистов среди таких не бывает, а обходится эта история всем причастным явно дороговато… либо отложили дальнейшие действия на потом. Либо (и такое тоже возможно) никаких приспешников не было, а были обыкновенные честные служаки, которым представитель всесильной СБ просто отдал приказ. Либо… вариантов, вообще-то говоря, масса. Ничего, разберемся.
— Молодцы. Допросить толком все равно не получится. Не по нашим зубам птичка, там наверняка такие блоки, что закачаешься. Сколько я валяюсь?
— Девятый час.
— Ишь ты… ясно. Мы в подпространстве уже или еще?
— Еще. А как ты определила?
— Дан, — состояние голосовых связок как нельзя более способствовало едкому сарказму, — я ушла в первый тренировочный прыжок с инструктором в десять лет, в первый самостоятельный — в двенадцать. Я просто слышу. А почему мы все еще в подпространстве?
Вот это плохо. Обычно пребывание вне реального пространства занимало от тридцати минут до — по максимуму — шести часов. Девятый час? Черт побери…
— Не знаю, — бравый лейб-конвоец сдувался на глазах, во взгляде мелькнула растерянность.
— Все с тобой понятно, наземник ты мой. Кто командует кораблем?
— Как — кто? — Челюсть Терехова упала на грудь с отчетливым стуком. — Ты.
— Я?!
Вот это номер… она же пассажир, пусть и офицер флота. Командует? Из лазарета? Это, простите, как?!
— Ты что, ничего не помнишь?
— Гм… я думала, мне все это приснилось, — пробормотала Мэри, пытаясь составить связную картину из мелькающих в мозгу обрывков и ошметков.
— Ну да! Приснилось ей!
— Ой-ей-ей… и как, интересно, это воспринял экипаж?
— Да как тебе сказать… — Терехов улыбнулся одновременно задиристо и лукаво. — Сперва ощетинились, похоже. Но времени спорить не было, а кроме того… ты всем такого дрозда дала, плюясь кровью и не приходя в сознание, что народ, обалдев сего числа, кинулся выполнять приказы. И я их понимаю, кстати. Сам чуть не побежал, а ведь ты не на меня кричала. Да и приказы были дельные, что уж там. А после того, как один раз подчинился, выкаблучиваться уже глупо, не находишь? Тем более, кое-кто из экипажа тебя еще по Соколиному Глазу помнит…
