class="v">Не оступись, не хрустни веткой –
Вперед, за минные поля
Уходит пешая разведка.
Все пригнано, чтоб не греметь,
И приготовлено для боя,
И орденов своих с собою
Им не положено иметь.
И как последнее прости –
На жданный и нежданный случай
Им сказано: пора идти.
Чем проще сказано – тем лучше.
А после – ждут и в тишину
Глядят за черный край передний,
Уже не в первый за войну,
Но может статься – что в последний…
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Все по-другому, все не так,
Но есть в их гибели такое,
Что вновь та жизнь перед тобою –
Ее закон, ее устав,
Ее бессмертная пехота,
Ее бессонная забота, –
Над прахом головы склонив,
Вновь думать, кто же вместо них?
Наверно, в космосе есть тоже
Непрекращаемость атак.
Все остальное – непохоже,
А это – так.
Наверно, так…
1971
«Сколько б ни придумывал фамилий…»
Сколько б ни придумывал фамилий
Мертвым из моих военных книг,
Все равно их в жизни хоронили.
Кто-то ищет каждого из них.
Женщина из Тулы ищет брата,
Без вести пропавшего в Крыму.
Видел ли я сам того солдата
В час, когда явилась смерть к нему?
И в письме из Старого Оскола,
То же имя вычитав из книг,
Детскою рукою пишет школа –
Не ее ли это ученик?
Инвалид войны из той же роты
По приметам друга узнает, –
Если сохранилось его фото,
Просит переснять.
И деньги шлет.
А в четвертом, кратком, из Тагила,
Просят только верный адрес дать:
Сын к отцу желает на могилу,
Не успев при жизни повидать…
Взял я русское простое имя,
Первое из вспомнившихся мне,
Но оно закопано с другими
Слишком много раз на той войне.
На одну фамилию – четыре
Голоса людских отозвалось…
Видно, чтобы люди жили в мире,
Нам дороже всех платить пришлось!
Получаю письма… получаю…
Снова, виноватый без вины,
На запросы близких отвечаю
Двадцать лет, –
как политрук с войны…
1971
«Тот самый длинный день в году…»
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет…
И ставит,
ставит
обелиски.
1971
«Навеки врублен в память поколений…»
Навеки врублен в память поколений
Тот год в крови,
Тот снег
И та страна,
Которой даже мысль была странна –
Что можно перед кем-то – на колени.
Страна, где жил
И где не умер Ленин.
Хоть помним и другие имена,
И в чем – заслуга их,
И в чем – вина.
1971
«Преуменьшающий беду…»
Преуменьшающий беду,
Чью тяжесть сам он понимает,
По чуть схватившемуся льду –
Бегущего напоминает.
Скользит, подыскивая слово,
Чтоб не сказать – ни «нет», ни «да»,
А там, внизу, течет сурово
Истории
тяжелая
вода…
1971
«Вновь, с камнем памяти на шее…»
Вновь, с камнем памяти на шее,
Топлю в себе – тебя, война,
Но, как в затопленной траншее,
Опять всплываешь ты со дна.
На лицах этих старых женщин,
В курортном этом городке,
Где с каждою – мертвец повенчан,
Когда-то, где-то, вдалеке.
И – сквозь старушечьи загары,
Косметик поздние цветы,
В ее чертах – его черты,
Той смерти миг, тех бомб удары.
. . . . . . . . . . . . . . .
Война… Как эти вдовы, с нею,
Наверное, повенчан я.
И ни короче, ни длиннее –
Срок давности – вся жизнь моя.
1971
«Не лги – анатом!..»
Не лги – анатом!
Скажи – патолог:
Раз путь наш долог –
Смерть вышлют на дом?
Исчадье ада
Иль божий агнец –
Всем вышлют на дом –
Таков диагноз?
А если – в поле?
А если – пуля?
– То божья воля,
Его пилюля!
1973
«Осень, ветер, листья – буры…»
Осень, ветер, листья – буры.
Прочной хочется еды.
И кладут живот свой куры
На алтарь сковороды.
И к подливам алычовым
И к осеннему вину
Что добавить бы еще вам?
Лошадь? Женщину? Войну?
Позднее киплингианство
Нам под старость не к лицу.
Время есть. И есть пространство.
Только жизнь идет к концу.
И последние стаканы,
К юности своей жесток,
Пью за скулы океана –
Не за Запад и Восток.
1973
«То недосуг…»
То недосуг
самих себя
