его приказу здесь закладывают новый город, который должен носить его имя. Так рождается великий центр эллинизма — Александрия, горнило, в котором сплавятся воедино культуры Востока и Запада. Александр собственноручно чертит план города, указывает, где будут стоять храмы греческих, а где египетских богов.
Египтяне приветствовали Александра, именуя его старым царским титулом — "сын Солнца", "сын Амона".
Египет для Александра Македонского не просто очередное государство на пути к завоеванию мира. Он с юных лет знал, что такой день наступит. Контакты греков с египетскими жрецами не были легкомысленным обменом знаний.
Александр, преодолевая зыбучие пески пустыни, из Египта пробирается к древнему египетскому святилищу в Ливии на встречу с оракулом Амона, где происходит его таинственная встреча с жрецами, о которой известно только, что он был потрясен тем, что увидел и услышал.
Жрецы принимали македонца как сына бога не потому только, что он объединил Грецию, Малую Азию, Сирию, Египет, нередко вступал в бой без всяких шансов на успех и неизменно торжествовал победу, повелевал народами, армиями, флотами, брал неприступные крепости.
Александр осуществлял великую божественную миссию.
Народы, мысля масштабами своих городов, государств, этнических систем, молились своим богам и смотрели на соседей как на варваров.
Греческий мир был преимущественно художественно-культурным. Перед этой стороной развития все остальные отступали на задний план.
В политическом отношении греки не могли даже возвыситься до сознания политического единства своего племени, хотя они и сознавали себя особой культурной единицей в противоположность всем остальным народам-варварам. Только персидская гроза зажгла в них общий греческий патриотизм, но и то весьма несовершенным образом. Спартанцы умышленно опоздали на Марафонское поле; Аргос и Виотия от страха покорились Ксерксу и не участвовали в борьбе против него; пелопоннесцы настаивали на том, чтобы предать в жертву врагам материковую Грецию и защищаться на Коринфском перешейке.
Когда с исчезновением опасности прошел и патриотический энтузиазм, политическая история Греции обращается опять в историю внутренних раздоров и междоусобных войн по самым ничтожным причинам. Из-за своих эгоистических видов спартанцы ищут помощи персов.
Заметим, что это делалось не во времена первобытной грубости и дикости нравов и не во времена упадка, а в самое цветущее время умственного развития греков.
Знаменитый Демосфен, не видя смысла в постижении общегреческой идеи, употребляет свое красноречие, дабы увлечь афинян на гибельный путь сопротивления Филиппу; и афиняне следуют его советам, а не Фокионовым.
Подобным же образом и религиозное учение греков выказывает отсутствие истинного религиозного чувства.
Их религиозное мировоззрение недостойно народа, занимающего такое высокое место в философском мышлении.
Из трех сторон религии, которыми она удовлетворяет трем сторонам человеческого духа — догматики, этики и культа, только этот последний, соответственно художественной организации греков, имеет действительное значение.
Учение о мироправительном Промысле чуждо этой догматике, и высшая идея, до которой могло возвыситься религиозное миросозерцание греков, состоит в слепом, бессознательном фатуме, в олицетворении закона физической необходимости.
Сообразно с этой бедностью догматического содержания, и этическая сторона не имеет почвы, основания. Она не представляет нам свода нравственных правил, освященных высшим Божественным авторитетом, который служил бы непреложным руководством в практической деятельности.
Религия играла столь невидную роль в греческой жизни, что никогда не имела своего Священного Писания, ибо нельзя же назвать этим именем Гесиодову "Теогонию" — скорее систематизированный сборник народных легенд, чем религиозный кодекс.
Нравственность их заключалась единственно в чувстве меры, которое и есть все, что может дать эстетическое мировоззрение. Но это чувство меры — скорее основной принцип искусства, чем начало нравственно-религиозное, сущность которого всегда заключается в самопожертвовании.
И вот Александр Македонский решил перевернуть мир греческий и не только греческий.
Александр верил в могущественную помощь всех богов мира, искренне склонял голову перед божествами покоренных народов, восстанавливал храмы чужих религий, благоприятствовал жрецам, куда бы он ни приходил, понимая великую миссию и значение для жизни своих будущих подданных жречества.
Стать владыкой единого человечества, стереть границы, объединить народы, устранить причины войн, голода, вражды, исключить из жизни людей междоусобицы, "повелевать, не внушая страха" — это великие, дерзновенные планы величайшего из царей, но не цель.
Через столетия Наполеон, очень интересовавшийся мистикой древних учений и разыскивавший по всему миру следы того тайного, чем владел Александр с детства, с первых же дней общения со своими учителями в пылу откровения признается, что высшей мечтой его было видеть себя основателем новой религии. Он знал, что никакие армии не могут сравниться с силой священного авторитета.
Александр должен был воплотить в жизнь один из древнейших соблазнов человечества, идущий из глубин тысячелетий, объединяющий всех жрецов, который всплывал в самые разные эпохи и еще окажет влияние на мировую историю — материализовать идеи старинного учения о божественной монархии, порожденного древним магизмом и освящавшим власть восточных деспотий, суть которого сводится к отождествлению Кесаря и Бога, отождествлению, сулившему Кесарю абсолютное владычество над душами и телами.
Причем македонский завоеватель стремился сделать так, чтобы все — и друзья и враги поверили, что только обожествленный царь способен принести благо народам.
Здесь он повторяет Платона, считавшего возможным дать людям счастье, насильственно навязав им "наилучший" строй.
Хотя, вернее всего, они оба повторяют слова неизвестного нам жреца.
Наполеон не успел начать то, что Александр почти осуществил, возможно, по причине, что врагами его были "жрецы" и по большому счету боги религий тех народов, против которых он воевал.
Последнее же произошло потому, что родился французский император в Европе, в генетическую программу людей, в первую очередь королей (в широком смысле слова), которых впитался опыт столетий монополии единственной церкви одного бога, решавшей проблемы с помощью крестовых походов, инквизиции, духовно бескомпромиссного миссионерства, то есть огнем и мечом.
Перед Наполеоном стояли образы европейских императоров, которым для успеха в их честолюбивых планах не хватило, как думал великий корсиканец, одного сражения, одного перехода войск, нескольких тысяч солдат, просто удачи. Он ошибался.
Им всем, в том числе Наполеону, не хватило знаний.
Александр Македонский знал, что миром управляет много разных богов, каждый из которых могущественнее всех на каком-то клочке земли, в каких-то обстоятельствах, в какое-то время, даже мгновение. И не собирался останавливаться до тех пор, пока каждому из всего множества богов мира не воздаст должное, и для этого он станет владыкой планеты.
Александр Македонский целиком сжился с идеей империи, уже давно зародившейся на Востоке, стал продолжателем Саргона, Навуходоносора и Кира.
Эта идея была еще непонятна грекам, которые думали лишь о реванше и мести варварам. Они не подозревали о мечтах их предводителя, мечтах, которые получили окончательное подтверждение в храме Амона.
Зимой 331 года греко-македонская
