не смогу. Не смогу притворяться, что мне весело. — Она натягивает рукав пониже. — Почему Люси? Почему именно сейчас? Она же еще так молода. У нее столько всего впереди.
Сибелла кивает.
— Я так зла на это.
— Да.
— Как мне оставаться сильной ради нее? Как вообще выносить все это?
— Это нелегко.
Кит шмыгает носом.
— Черт возьми, время не лечит. Я столько времени ждала, когда же излечусь после того, как Тед ушел. Но, кажется, я до сих пор не пережила эту потерю. До сих пор ее чувствую. Эту боль невозможно облегчить.
Сибелла прикрывает глаза:
— Мне очень жаль, Кит.
Та пожимает плечами:
— Это был выбор Теда. И он выбрал тебя. Наверняка он был прав. Я перестала обращать на него внимание. Мы потерялись. Но оттого, что я все понимаю, мне не легче. Я любила его. Да и все еще люблю по-своему. Но вот как, как можно потерять ребенка и пережить это? Мне кажется, я не смогу. — Кит смотрит на Сибеллу, и глаза ее наполняются гневом. — Но тебе этого не понять. Ты не знаешь каково это.
— Я потеряла мужа… — Сибелла прикрывает глаза. — И ребенка… Давным-давно. Я знаю, что такое потери, Кит. И я знаю, что такое эта боль.
Кит откидывается на плетеную спинку стула, который громко скрипит под ней. Она долго смотрит на Сибеллу, после чего опускает глаза.
— Прости меня.
Сибелла кивает:
— Я никогда не была такой матерью, как ты, Кит. Правда. Я не знаю, каково это.
Кит хватается за ее слова, точно утопающий за соломинку:
— Я… мне очень жаль. В тот день на рынке… Когда я наговорила тебе… Я не знала… о ребенке.
Сибелла пожимает плечами:
— Я поняла. И понимаю. В идеальном мире я бы не полюбила Теда. А он — не полюбил бы меня. В идеальном мире я бы нашла в себе силы порвать с ним. Но я не идеальна, Кит.
— А кто из нас идеален? — горько усмехается Кит. — Черт, да это же я сама разрушила отношения с Тедом и, похоже, подвела своих девочек. — Внезапно она смотрит на Сибеллу обезумевшим взглядом: — У тебя уже есть Тед, пожалуйста, не забирай хотя бы девочек.
— Я не могу, Кит. Даже если бы захотела. Их мать — ты. Они любят тебя.
Кит просияла, но потом вздохнула:
— Люси вскоре понадобится вся наша поддержка. И она сама решит, к кому обратиться. Я не смогу диктовать.
— Ей понадобишься ты.
Кит снова вздыхает:
— Наша жизнь, оказывается, такая хрупкая.
— Так и есть, кивает ей в ответ Сибелла.
Кит оглядывается вокруг, рассматривая кухню. На плите в керамическом кувшине стоит засушенный чертополох. Маленький белый череп какого-то животного вместе с сосновой шишкой лежит на каминной полке. Хрупкие фарфоровые изделия Сибеллы стоят на окне, улавливая свет. В одном из углов она замечает портрет красивого темноволосого молодого мужчины.
— Это и есть твой покойный муж? — спрашивает Кит после долгого молчания.
Сибелла кивает:
— Да. Это Патрик.
Кит снова оглядывается, и с глаз ее как будто падает пелена. Она понимает: дом Сибеллы просто завален символами утраты, потери, отражающими хрупкость и временность любой жизни. Она наконец поворачивает голову и впервые с тех пор, как перешагнула порог, смотрит Сибелле в глаза.
Кит обеими руками обхватывает протянутую Сибеллой чашку, от которой исходит крепкий кофейный аромат — знакомый и немного успокаивающий.
— Как мне принять это? Как вынести эту боль? Я не знаю, что делать.
Сибелла вздыхает:
— Принятие — это дверь, которая пока скрыта от тебя, Кит. Она еще далеко. И тебе придется найти ее.
— Такое ощущение, как будто с моих глаз сорвали шоры. И теперь я везде вижу только смерть. — Кит снова оглядывает кухню. — Ветер раскачивает деревья, и мы просто валимся кто куда. — Ее взгляд останавливается на белом черепе. — Есть ли в этом всем хоть какой-нибудь смысл?
— Я не знаю ответа на этот вопрос, — говорит Сибелла. — Но уверена: там, где боль и смерть, еще есть жизнь и любовь. Они идут рука об руку.
Кит смотрит на нее и не понимает. Ведь пока все, что она видит, — это полная бессмысленность происходящего. Зачем жить и любить, если в конце концов все равно тебя ждут только боль и пустота. Она не может защитить Люси. Не может принять эту боль на себя. А свой материнский провал она ощущает как острую агонию.
— Я знаю, что ты не хочешь чувствовать это, Кит; знаю, что хочешь это изменить. Но если ты будешь отрицать и печаль, и боль, значит, ты будешь отрицать и радость, и любовь. Одно без другого просто не бывает.
Где-то в дальнем углу комнаты Кит замечает легкий всплеск цвета. Маленький домашний розовый куст в корзинке, покрытый желтыми бутонами, которые вот-вот распустятся. Она поворачивает голову и видит бабочку, бьющуюся в стекло с той стороны, — ее уносит ветер. На другом конце комнаты к холодильнику приклеена фотография Теда, который обнимает улыбающихся Хлою и Мэй. Кит еще раз внимательно оглядывает кухню. То, что поначалу казалось жутким — символы потерь, оболочки неживых или вовсе мертвых существ и растений, — становится странным и почти красивым в тесном соседстве с живым.
— Я не знаю, как пережить этот день с улыбкой на лице.
— Люси хочет отпраздновать его с тобой, — говорит Сибелла. — Сегодня — день для жизни. И возможно, — мягко добавляет она, — потом он покажется нам еще более прекрасным, если мы проживем его со знанием того, что никто не останется в нем навсегда. Он будет стоить целой жизни, какой бы длинной или короткой она ни была.
Кит снова откидывается на плетеную спинку стула. Что-то в этих словах задело ее, она закрывает глаза и пытается успокоиться. Через некоторое время, открыв их, она поворачивается к Сибелле:
— Как жаль, правда?
Сибелла наклоняет голову в немом вопросе.
— Думаю, мы с тобой могли бы стать друзьями.
Сибелла кивает и отвечает с легкой улыбкой:
— Да. Я тоже так думаю.
28
— Я все знаю, Ева.
Эндрю решает поговорить с ней ровно в тот момент, когда она красится в ванной. Он встает у нее за спиной.
— Что знаешь? — спрашивает она, переводя взгляд с подводки на его глаза в зеркале.
— Я знаю о твоем романе.
Ее рука замирает, размазав стрелку. Она аккуратно кладет подводку на край фарфоровой раковины и поворачивается к мужу.
— О моем романе?
— Да.
— Кто тебе сказал?
— Разве это имеет значение?
— Думаю, что нет.
— Значит, ты не будешь отрицать?
Ева опускает голову.
— Нет.
