уставился на меня.
— Доброе утро, — поприветствовал я его.
Он ничего мне не ответил, но в камере стал чувствоваться запах мочи.
— Звиздец какой-то… Сергей Иванович, сколько это будет продолжаться? Вчера и выпили вместе, и поговорили по душам. Что опять с вами не так? — обратился я к Бездомному за разъяснениями, лежащему напротив меня.
— Я бы назвал это нормальной реакцией, учитывая, что ты делал этой ночью.
Наблюдая мое непонимание, герцог продолжил:
— Не помнишь, что было ночью? Хм, странно… Казалось, ты был в своем уме. Ну или это был не ты, а другая твоя сущность. Страшно, Лев, с тобой в одной камере находиться. Ты всю ночь ходил по камере. Клубился черным, чернее ночи, туманом и заглядывал нам в глаза. Уж что ты там искал, непонятно, но было очень жутко. А сейчас спрашиваешь, что с нами случилось? Ты случился!
То-то всю ночь мне виделась всякая чушь. Как оказалось, то были не сны, а картинки из жизни бедолаг-сокамерников, невольно ставших игрушками в руках хронума, отрабатывающего легкую версию исповеди.
Безучастно пожав плечами, потянулся в постели, зажег вязь узора, выгоняя остатки хмеля из головы. Мгновенно почувствовал легкость во всем теле. Обычно с утра я уже куда-то бежал, что-то делал, решал важные (и не очень) дела. Но в камере никаких дел не предвиделось, а потому принялся делать зарядку, чем вызвал вал шепотков за моей спиной. Одни продолжали негодовать моему соседству, другие считали странным такое поведение. Мне было плевать. И извиняться я тоже не стал. Пусть считают удачей — проснуться в одной камере с хронумом. Это значило, что нет среди них сволочей и подонков, заработавших на исповедь.
Позже внесли завтрак. Вначале позавтракал я сам, а потом уселись все остальные. Начали с самого утра заливаться алкоголем. Пусть будут пьяными. Лучше так, чем ссаться в моем присутствии.
Перекинулся парой фраз с Бездомным, разузнал у него, как они проводят досуг. Приятно удивился ответам. В двенадцать часов, по расписанию, посещение досуговой комнаты, далее будет обед, в четырнадцать тридцать концерт с местной знаменитостью, потом банька и ужин. Ну, а после ужина аттракцион с хронумом. Чего Бездомный просил больше не делать и чего я не мог ему обещать.
— Петя, включи новостной канал, — обратился Сергей Иванович к юному демократу, скучавшему у окна. Петя больше других страдал от отсутствия гаджета.
— Да, дядя, сейчас сделаю.
Так Петя выдал свое родство с Бездомным.
— … Спасатели до сих пор разгребают завалы в «Репинских дачах». По последним данным, в результате столкновения двух преступных группировок, погибло от двух до трех тысяч человек. Среди погибших числится около семидесяти мирных граждан, а сам поселок лежит в руинах. Подробнее о случившемся вам расскажет мой коллега, ведущий репортаж с места кровавой бойни. Иван, вам слово.
— Благодарю, Елизавета. Да! Еще совсем недавно поселок «Репинские дачи» можно было считать приютом для богатых. Здесь было все: зеленые парки с шикарными газонами и клумбами, где прогуливались молодожены с детьми.
Новая школа, два детских сада. Стоимость жилья в «дачах» начиналась от десяти тысяч рублей за квадратный метр, а сегодня это место мало отличается от городов, которые постигла участь войны.
— Иван, вы не преувеличиваете? — наигранно спросила у него ведущая.
— Посмотрите сами, Елизавета.
Картинка сменилась. В кадре появились разрушенные дома, дымящиеся деревья с максимально неприглядного ракурса. И мой танк, потерявший гусеницу. Мелькали медработники с носилками, и люди, занимающиеся ликвидацией последствий ЧС. Картина предстала действительно ужасная. А главное, я не понимаю, откуда такое количество жертв среди гражданских. Будто бы прочитав мои мысли, сокамерники возмутились:
— Зачем мирняк то было убивать⁈
— Помолчи, бестолочь! Это не Лев сделал, а цыганский барон! — отвечал аристократу Бездомный, и я благодарно кивнул ему, не готовый отвечать на провокацию.
«Оба лидера преступных группировок задержаны, и находятся в следственном изоляторе. Публичные слушания начнутся уже в четверг. И мы будем внимательно следить за ходом разбирательств. Между тем, представители власти отказываются от каких-либо комментариев, но уже по имеющимся данным становится понятна причина агрессии со стороны Ахматова…»
Дальше я не слушал. Шагнул во мрак лимба, позволив ему полностью поглотить себя. Тьма астральной проекции успокаивала. Мне нужно было переварить услышанное. Агрессия Ахматова… Какая-то сволочь топит меня. Кто-то наверху. Я вновь задумался о побеге, но вспомнив слова Плевако о моей невиновности (он мне верил), решил не предпринимать никаких действий. Будь, что будет.
Вернувшись в неуютный мир, закурил сигарету, пошире распахнул окно, дабы насладиться бодрящим морским ветром, но и здесь меня ждало разочарование. Перед «Крестами», на набережной, собралась толпа демонстрантов с плакатами. Сфокусировав на них зрение, увидел неприятные слова в мой адрес: «Ахматова на гильотину», «Ахматов — убийца», «Смерть наркобарону Ахматову». Меня ненавидели.
Дверь клацнула. В камеру вошел надзиратель.
— Лев Константинович, прошу вас на выход.
Такая учтивость с его стороны… Наверняка, с сотрудником плотно поработал Полунин.
— Куда?
— К психиатру.
Грубо затушив окурок о стенки пепельницы, я обреченно усмехнулся:
— Веди.
Законник явно не ожидал такой покорности от меня. Бросал недоверчивые взгляды на подставленные запястья и на моих сокамерников, как бы спрашивая у них: «Нормально ли такое поведение хронума или он чего-нибудь сейчас вытворит?». Но, не получив от них ответа, неуверенно накинул тяжелые железки мне на руки и повел к врачу.
Долго мы петляли по подземным переходам, коридорам, далее достигли платформы метро и минут двадцать ехали в одном направлении, куда-то за город. Такой долгий и удивительный путь заставил меня отвлечься на инженерное чудо. До этого дня я даже не слышал, что под столицей два метрополитена. Один — помпезный и вычурный, каким его привыкли видеть все, а другой серый и мрачный, как раз для таких отбросов общества, как я: тоже серых и мрачных.
Вагон начал сбавлять ход, сопровождавший меня мужчина в мундире, сообщил:
— Мы на месте, Лев Константинович. Прошу вас держать себя в руках и никоим образом не вредить лечащему врачу.
Я никак не ответил ему.
Надзиратель бесшумно открыл дверь, жестом пригласил войти внутрь, а сам остался снаружи. Чувствовался трепет в каждом
