— Именно, — рассмеялась Элоиза. — Она молода, но весьма разумна. Поговори с ней. И спроси осторожно — зачем ей Гаэтано немного нужен. Вдруг ответит?
— Уговорила, я попробую. Но сам бы и не подумал.
— Вижу, — Элоиза взяла его за руку. — Всё образуется, честное слово.
Если интерес к её обстоятельствам способен пригасить недовольство ситуацией — то и бог с ними, с обстоятельствами.
— Да, почти всё.
— Примеряемся к тому, что есть.
Это была правда — Себастьен смотрел тепло, но было что-то в его взглядах, чего раньше она не замечала. Наверное, нужно еще говорить. Но только чтобы потом без странных снов и без приступов.
— И хорошо, что примеряетесь.
— И к слову, я тоже не замужем. И как-то обхожусь, не поверишь?
— Давай, я не буду говорить, что об этом думаю, хорошо? О вас обоих в этом свете. Вы оба мне дороги, и хватит об этом. Выздоравливай.
27. О прошлом и настоящем
Доменика Секунда позвонила в четверг.
— Ну что, пропажа?
— Опять я тебе с чего-то пропажа? — усмехнулась Элоиза.
— Ты неизменный герой сказок и легенд, а когда я тебя видела живьём — уже и не припомню.
— Что за легенды?
— Сама представь, что мне о тебе могут говорить моя мать, моя дочь и мой бывший ассистент, — улыбнулась Доменика. — Ты вообще как?
— Не особо. Капаюсь.
— Это детка рассказала, да. И что тебе помогло дойти опять до жизни такой?
— Долго рассказывать. Разве что ты приедешь в гости, — вдруг выговорилось у Элоизы.
Конечно, Доменика — не Линни и не Марго. Но некоторые вопросы нужно обсуждать сначала с врачом. А потом уже с Линни и Марго.
— Ооо, ничего себе, ты даже готова позвать меня в гости? Знаешь, непременно приеду.
— Я бы и сама приехала, но мне сказали пока лежать.
— Согласна. Если твоё состояние хотя бы вполовину такое, как мне описали — лежи. И радуйся, что есть возможность лежать.
— Я оценила, спасибо. Так когда тебя ждать?
— Завтра вечером. После работы.
В пятницу Себастьен сообщил, что едет с утра вместе с Шарлем по наиважнейшим делам, и как только освободится — даст знать. К моменту прихода Доменики он ещё никак знать не дал, поэтому можно было разговаривать и никак не корректировать ничьи планы. Элоиза не представляла себе разговор с Доменикой в присутствии Себастьена, и как она его выставляет — не представляла тоже. Поэтому жить отдельно проще, право слово.
Доменику проводили до дверей в покои Элоизы, кофе принесли, можно было сесть и разговаривать.
— Давай-ка я сначала на тебя поближе посмотрю. Я вообще-то тебя периодически в кучку собираю не для того, чтобы ты потом опять разваливалась, — говорила Доменика, легко касаясь макушки, висков, лба, других точек.
— Жизнь такая, — Элоиза вздохнула демонстративно тяжело.
— Понятно, что разное случается, но! Буду очень рада, если ты расскажешь, что случилось.
— Перегруз на работе, и не только на работе.
— Э, нет, с начала, пожалуйста. По какому поводу вы с Джанфранко делали монсеньору герцогу операцию?
— Меня там не было, и как он получил ту рану — я не знаю. Мне рассказывали без подробностей. Единственное, в чём я уверена, что если бы мы несколькими часами ранее не поговорили с ним резко и эмоционально — исход был бы другим.
— Вот, да. Поговорили. Это мне тоже очень интересно. После того разговора монсеньора пришлось лечить матушкиными препаратами?
— Именно. Я… не удержалась. Всё получилось рефлекторно. Мне до сих пор не по себе при мысли о том, что я сделала, и что могла бы сделать.
— Не по себе — в смысле, стыдно, что ли? — изумилась Доменика.
О да, она ранее не встречалась с Элоизой в моменты, когда той бывало стыдно.
— Вроде того. Он-то со мной только разговаривал. И не хотел, чтобы я убежала. Хотя если он ещё станет со мной так же разговаривать — я опять уйду.
— Вы смогли обсудить тот разговор?
— Смогли. Не сразу, правда. Но тогда я ещё не понимала, что сама вытворила. Я думала — так, ситуативная боль, а потом всё нормально. Ну, слабость. А Прима с одного взгляда поняла, что не так, и меня носом натыкала.
— При монсеньоре герцоге?
— А когда её останавливали такие мелочи?
— Узнаю родную матушку. Ладно, что он вообще говорит про твои упражнения?
— Ему это нравится. В целом. Когда академически и не против него.
— Против-то да, быть не стоит. Значит, матушка научила тебя, как приложить человека, чтобы от него мокрое место осталось? А ты смогла воспринять и использовать?
— Но не научила, как бороться с последствиями, если вдруг что.
— Она уже осознала этот недочёт своей учебной программы. Не переживай, ты у неё — опытный экземпляр. Она на самом деле безумно довольна. И говорит, что тебя ещё немного откалибровать — и всё будет отлично.
— Не верю, — пробурчала Элоиза.
— И напрасно. Она сама, надеюсь, тебе об этом тоже скажет. И для таких упражнений нужен некоторый минимальный уровень здоровья, ты понимаешь?
— Понимаю. Но сделать ничего не могу. Вот ты можешь? Сделать так, чтобы приступов не было?
— А ты опять будешь работать без отдыха и сна? Тогда исключено.
— Не так и часто я работаю без отдыха и сна!
— Значит, было что-то ещё. Нервы? Переживания?
— Некоторые. Тут была одна история, но о ней знают только участники. В общем, меня шантажировали кое-какими прошлыми грехами, а Себастьен помог решить вопрос.
— И насколько тяжелы грехи?
— А это смотря на чей взгляд. Но публиковать те материалы было нельзя ни в коем случае, и дело даже не во мне, а в моих родственниках, работодателях и всяком таком. Себастьен и Поль очень помогли.
— Если Поль — то дело семейное, так я понимаю? Любая грязь на твоём имени бросает тень на Жана. А Себастьен… тут, как я понимаю, дело тоже почти семейное.
— Обнажённая, гм, натура. Я, Марго, пара наших подружек и мужчина, с которым я тогда встречалась. Я считаю, что это мне наказание божеское за то, что не забрала фотки в своё время на улицу Турнон, лежали бы там, да и всё. Но ему хотелось иметь возможность на них смотреть, а мне хотелось приглушить остроту расставания. Хоть мы и наскучили друг другу, но ему нравилось, что я где-то рядом и, откровенно говоря, в доступе. Я и откупилась теми фотками. А теперь уже как вышло, так вышло.
