«Уютно здесь, посижу еще немного и в ветклинику поеду, а то там Глашка без меня зашивается, — виновато подумала Катя. — А завтра еще больше работы прибавится — оборудование устанавливать будут».
К Глашке она пошла на другой день после того как встала на учет по беременности. Произошедшие с помощницей за время болезни изменения потрясли Катю.
Из Глашки исчезла вся детскость и налет веселого легкомыслия. Катя с изумлением увидела перед собой стройную девушку с жестким взглядом голубых глаз. На изрядно похудевшем лице выделились скулы, красиво очерченные губы были плотно сжаты.
За месяц Глашкиного отсутствия клиника оставалась практически без внимания. Катя собирала готовые документы, кроме того, оставались разные мелочи, которые требовали кропотливой работы.
Новая Глашка категорически отказалась возвращаться на работу.
— В зимние каникулы мы с братом уезжаем! — упрямо твердила она. — Так будет лучше.
И только Катина беременность заставила дрогнуть Глашкино сердце. Она пообещала остаться до лета.
Об обидчиках никто ничего не слышал. Слава сказал, что парни будто испарились. Катя попробовала коснуться этой темы при встрече с адвокатом Калашниковым, но он просил не волноваться и дал понять, что они, то есть обидчики, все поняли. Глашку и ее брата больше не потревожат!
Из воспоминаний Катю вывело легкое покашливание официантки. Она поставила на стол тарелочку с пирожным:
— Извините, девушка, но вы с таким удовольствием ели нашу выпечку, что вам прислалив подарок фирменное от шеф-повара, — официантка широко улыбнулась. — Ешьте на здоровье, только испекли!
— Спасибо, — кивнула смущенная Катя и попросила уложить ей в коробку четыре разных пирожных для Глашки.
***
Максим
28 декабря 2020 года, понедельник
В спальне притаилась мягкая, душная тишина. За окном бушевала метель. Максим целый день проторчал вчера на базе хозяйства, устранял неполадки молокопровода. Воскресенье не воскресенье, а коровы доились!
Ночевать остался в родительском доме, не поехал в пургу к себе в райцентр.
Каждую ночь Максиму снилась Катя. Тот момент их последней ссоры, когда он уходил от нее, а потом оборачивался и видел, что она кричала ему о чем-то вдогонку. Он видел, но не хотел слышать. Садился в старый уазик и уезжал. Максим просыпался посреди ночи с гулко стучащим сердцем, больше не в силах заснуть. Что она кричала ему с таким отчаянием, когда он уходил?! Он скрипнул зубами. Лучше бы вернулся тогда, взглянул еще раз в ее лживые глаза, выслушал ее оправдания. Не убыло бы от него — зато спал бы сейчас, а не таращился широко раскрытыми глазами в потолок! А может, позвонить?! Максим вытащил из-под подушки сотовый телефон. Он вспомнил Катин голос, тогда показавшийся ему лживым, ее умоляющий, как бы виноватый взгляд и положил телефон обратно под подушку. Нет, не сможет он с ней разговаривать!
Сердце не собиралось успокаиваться: оно ныло, кололо, корчилось от жгучей боли, грозилось разорвать тяжелыми ударами грудную клетку. Максим тихо замычал от терзающих душу мыслей, перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Перед внутренним взором тут же встала кричащая что-то ему вдогонку Катя.
Он вскочил с кровати, натянул спортивный костюм и подошел к окну. От резких порывов ветра сотрясались стекла. Максим, не мигая, смотрел на мельтешащую снежную круговерть. На глаза навернулись слезы, как в детстве, когда он слетел с велосипеда и сильно рассек себе кожу на лбу, даже пришлось накладывать швы.
Нет, Максим не собирается плакать, еще чего! Он справится. Уедет куда угодно, только подальше от Кати. Как она могла с ним так обойтись?! Может, мстила за обиду, что он нанес ей пять лет назад? Но ведь она простила его, он чувствовал! И любила, любила ведь! Так почему польстилась на этого старого пижона? Что ей во мне не так? Что?!
Максим вдруг сообразил, что разговаривает вслух. Правда, шепотом, но он поморщился — не хватало, чтобы его стенания мать услышала! В голове у него шумело, глаза слипались. Максим отошел от окна, лег, не раздеваясь, на одеяло и забылся липкой тяжелой дремой.
***
Завтрак прошел на удивление спокойно. Разговоров «за жизнь» мать не заводила.
Максим насторожился: «Не к добру она решила дать мне спокойно поесть, — усмехнулся он про себя. — Наверное, учинит вынос мозга после еды. Думает, сговорчивее буду!» Не ошибся.
После завтрака мать скользнула следом за ним в спальню:
— Новый год скоро, сынок, — заботливо напомнила она. — Отмечать, где собираешься?
Максим неопределенно пожал плечами.
— Давай дома, посидим по-семейному, — предложила она.
— Хорошо, я подумаю — кивнул Максим.
— Анжела обещала заглянуть, — пробормотала как бы между делом мать, поправляя покрывало на кровати.
«Вот оно, — внутренне вскипел Максим, — начинается!»
Вслух раздраженно спросил:
— С какого перепугу она к нам потащится?
— Не притворяйся! — повысила голос мать. — Одна она, скучно ей!
— Ты же сказала — посидим по-семейному?!
— Для тебя, дурака, стараюсь! — с обидой поджала губы мать. — До старости собрался в женихах ходить?
Максим сложил на груди руки:
— Можно, я сам для себя постараюсь?
— Знаю я, что ты ночами не спишь, сынок, — голос матери дрогнул. — Все соки Катерина из тебя вытянула, иссушила всего! Приводи в дом Анжелу, и живите по-людски!
Максим промолчал. Глаза матери загорелись огнем:
— Лучше не найдешь! — И добавила: — А Кате в твоем доме хозяйкой не бывать! Не пущу! Не о такой снохе я мечтала, когда хоромы с отцом тебе строили! Дом мне принадлежит, если ты не забыл!
Она вскинула голову с упрямо сжатыми губами. Максим вышел в прихожую, пошарил в карманах куртки, вернулся и вложил матери в руку связку ключей.
— Ты права, мам, дом твой, — он спокойно посмотрел ей в глаза. — Я в него больше ни ногой! Свой дом построю, деньги у меня есть. А пока квартиру сниму.
— Чем же она тебя приворожила? — заплакала мать. — Сынок, послушай, поехали по бабкам-шептуньям! Говорят, в Мордовии сильные шептуньи еще не перевелись! Я уже и адрес узнала. Поехали!
Максим на стенания матери никак не прореагировал. Быстро собрался и двинулся к двери.
В спину ему полетели отчаянные слова:
— Сделаешь по-своему, не отступишься от нее, наследства лишу! На чужих людей перепишу хозяйство!
Максим круто развернулся, держась за ручку двери:
— Твое дело, я не претендую. Прокормлюсь! — устало произнес он и, помолчав, твердо сказал: — Женюсь я на Кате или нет, никого не касается. И помыкать собой не позволю даже тебе. Я люблю ее, мам! Оставь ее в покое, если не хочешь, чтобы мы с тобой окончательно рассорились.
