Книга Право на Одиночество - Евгения Шамшина

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63

— Родная моя…

Прошептал мужчина, вновь едва касаясь ее плеча. В этот момент не было ответа. И Александр обернулся на Максима, в их глазах недоумение. Сел на край дивана, и повернул ее к себе, укладывая на спину. Он что-то шептал. Но ее глаза были по-прежнему закрыты. Девушка ни на что не реагировала. Максим сглотнул накопившуюся слюну. И теперь с неподдельным ужасом смотрел на соперника. Губернатор всё настойчивее старался разбудить её. Его шепот переходил в отчаянный крик, в надежде достучаться до неё. Громов остолбенел. Тело ее вторило движениям Сокольского. Он старался привести ее в чувство. А ужас уже охватывал, накрывая с головой. Вызывал панику.

— Скорую… Скорую…

Кричал Сокольский не своим голосом. В глазах беспомощное отчаяние. Максим трясущимися руками набирал 112. Громов подошел к дивану. С трудом оттащил Сокольского, который трясся всем телом, твердя одно и тоже, не прекращая, как заклинившая пластинка. Прижал пальцы к шее девушки, чтобы нащупать пульс. Ему едва удавалось сохранять самообладание. Прикоснувшись к своей гостье, он опустил голову, не веря в происходящее.

— Ну, что ты стоишь?!!! Сделай же что-нибудь!!!! — Кричал Александр, оглушая сам себя.

Он бросился к возлюбленной, отталкивая Захара. Искусственное дыхание. Непрямой массаж сердца. Он никогда этого не делал. Руки и ноги не слушались. И крик его нечеловеческий. Громов растерялся. И пару минут стоял в полнейшем ступоре. Он смотрел на действия Сокольского. Потом на побелевшего Максима. И вновь на Сокольского. Он понимал, что всё бессмысленно. И не имеет уже никакого значения. Прикоснувшись к ней на те жалкие доли секунды… Кожа ее была уже холодной. К их приезду Анна уже была мертва. С этим ничего нельзя было сделать. От осознания реальности становилось дурно до тошноты. Собрал остатки самообладания в кулак. И постарался оттащить мужчину от тела. Сокольский кричал, вырывался. Громов с трудом оттащил его, и держал в своих руках.

— Всё! Слышишь всё! Саш! Всё! Поздно! Слишком поздно! Она умерла…

И эти слова, как приговор. Сокольский закричал во весь голос, что было сил. Он не хотел. Не мог в это поверить. Хотя и сам уже догадывался об этом. И он кричал не своим голосом. Потом обмяк, перестав сопротивляться и медленно осел на колени. Его лицо красное, глаза, наполненные солеными слезами. И одна мысль: почему… Астахов сполз по косяку и сидел на полу, уронив тяжелую голову на руки. Громов стоял и чувствовал, как сильно дрожат его руки. И огромный ком подкатывал к горлу, не давая дышать. Она лежала в его доме с распластанными руками, с головою, повернутой в бок. Мертвецки-белая кожа, еще не успевшая приобрести синюшный оттенок. Мертва… И от одного слова было так чертовски больно. Невыносима была даже мысль. И он смотрел на ее неподвижное тело, и не понимал, что могло произойти… Сокольский уже тихо всхлипывал, захлебываясь болью. Мужчины подняли его с пола, и вывели на крыльцо на воздух. И теперь сидели втроём на ступеньках, поглощённые ужасом, болью утраты. Вызвали и скорую, и полицейских. Оставалось лишь ждать. Этого не ожидал никто. Александр схватился за разрывающиеся виски. С губ его сорвался протяжный звериный вой. Боль уничтожала его, выжигая всё тело адским огнём. Мозг отказывался верить. С трудом поднялся, с одним желанием. Рванулся вновь к ней. К ее одинокому бездыханному телу. Громов и Астахов держали его. И он был готов драться, кусаться. Потом вновь ослаб. И обреченно сел на место, разразившийся немыми рыданиями. Что чувствовал Максим? К стыду, было отчасти легче. Но он не желал ей смерти никогда. Ни тогда, ни сейчас. Не при каких обстоятельствах. Этот прощальный пинок судьбы был неожиданным. Худший вариант сценария. Громов поднялся. Закрыл ладонью рот. Не было сил держать всю эту боль внутри. На ватных ногах вернулся в комнату. Сдержал подавленный стон, вновь посмотрев на тело. Невольно отвернулся к окну. На столике у окна, в идеальном порядке, на гладкой, отполированной до блеска поверхности лежал совершенно одинокий листок, прижатый шариковой ручкой. Захар подошел, чтобы рассмотреть поближе. Его влекло именно туда. А на белом листочке бумаги, черным по белому два слова: слишком поздно. Мужчина почувствовал, как внутри что-то оборвалось. И теперь стало нестерпимо больно. Этот кошмар не прекращался. Казалось, что легкие с силой кто-то сжимал, не давая дышать. Боль тупая, безжалостная. Хватаясь за стены, вышел на улицу. Максим поднял голову.

— Она сама… Сама… Сама…

Тихим эхом повторял Громов. И не хотел в это верить.

— Она…. Покончила… С… Собой?..

Астахов округлил и без того выпученные глаза. И подбородок его заходил ходуном.

— Там записка… На столе… Предсмертная…

Захар подавился этими ядовитыми словами, в этот момент отравляющими его мозг. Максим отрицательно замотал головой. И вновь схватился за виски. Это было слишком. Сокольский все слышал. Это была вишенка на торте. Он больше не мог этого выносить. Душа его избитая, израненная разорвалась в клочья. И та боль, которую он испытывал… Моральная, физическая. Утрату нельзя описать словами, ее можно только прочувствовать. Она выжигала всё живое. В груди Громова пекло с такой силой. Он не мог больше сдерживать своих сильных мужских слез. Слез обиды, отчаяния и собственной беспомощности. Смерть унизительная, злобная… С ней невозможно было тягаться. Проигравшими были все.

— Это мы ее довели…

Тихо сказал Губернатор, не поднимая головы. И было неясно вопрос ли это, или утверждение. Никто не хотел думать об этом.

Врачи констатировали смерть. Полицейские сразу отметили, что суицид. Следов насилия не было обнаружено. Тем более оставлена записка. Снотворное. Всё было шито белыми нитками. Врачи тоже держались версии суицида. Конечно, более точно, только после вскрытия. Сокольский прошёл в комнату. Ему хотелось обнять ее. Одинокая мысль о том, что всё это ошибка. Злой розыгрыш. И она непременно сейчас откроет глаза, встанет. Эти мысли не давали покоя, и не казались какими-то странными и неуместными. Но его не подпустили к телу. Губы превратились в одну тоненькую полосочку. Она бездыханная, неподвижная. Так близко, и уже так безвозвратно далеко. Ноги не слушались, оступился. Упираясь в стол у окна. На нем, уже аккуратно упакована в файлик, лежала та самая записка. Два слова. Всего два слова. Александр перевёл опустошенный взгляд с возлюбленной на листок, и обратно. И так несколько раз. Потом посмотрел на Захара, который разговаривал с полицейским. Их взгляды встретились на доли секунды. И Громову

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63