— … и мы всегда считали, что нельзя отказывать тебе ни в чем. Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь это, Хедер… Хедер, ты не слушаешь меня!
— Я уже все это слышала раньше.
— Что-что?
— Я уже все это слышала. Всю свою жизнь. Для меня это ничего не значит. Это просто жалкое самооправдание. Вам не нужно оправдываться передо мной за свою жизнь, это сугубо ваше личное дело. Я несчастна. Хью, наша с ним совместная жизнь, это совсем не то, чего я хочу. Это не ваша вина… не его вина…
— По-моему, ты — большая эгоистка…
— Да, наверное, если это значит, что я думаю о том, что мне нужно, впервые в своей жизни…
— Но мы всегда старались, чтобы у тебя было все, что тебе нужно!
— То есть то, что вы считали мне нужно. И я благодарна вам за это и люблю вас за это. Но мне важно попробовать самой встать на ноги, без того, чтобы ты или папа или Хью все делали для меня. Это не ваша вина, а моя. Я слишком долго капитулировала. Я знаю, что всем сделала больно, и я прошу прощения.
— Ты стала такой жестокой, Хедер… не знаю, что с тобой происходит. Если бы ты знала, как расстроен твой отец…
Она вскоре ушла, а я вернулась на квартиру и расплакалась. Затем случилось кое-что, что все поменяло. Мне позвонил отец.
— Слушай, — сказала я, — если ты звонишь плакаться…
— Нет, совсем нет, — ответил он. — Я согласен с тем, что ты делаешь, и приветствую твое мужество. Если ты несчастна, то нет смысла там ошиваться. Ты еще молодая и можешь делать то, что ты хочешь, и не позволять связывать себя. Столько людей живут себе и живут, даже когда чувствуют, что завязли. У тебя всего одна жизнь, и давай, живи ее так, как тебе хочется. Мы всегда будем любить и поддерживать тебя, надеюсь, ты это знаешь. Мама расстроена, но с ней все будет в порядке. Хью уже большой мальчик и может за собой последить…
— Папа… ты даже не знаешь, как для меня важно то, что ты говоришь…
— Не будь дурочкой. Живи своей жизнью. Если что понадобится… если тебе нужны деньги…
— Нет… все в порядке.
— Ну, если тебе что-нибудь будет нужно, ты знаешь, где нас искать. Все, что я прошу, — так это чтобы ты давала о себе знать.
— Конечно, папа… и… спасибо тебе…
— Ладно, родная. Давай.
Я еще больше разревелась, потому что вдруг поняла, что все это была я сама. Я ожидала от мира одной реакции, а он ответил мне совсем по-другому. Мир не собирался меня осуждать. Ему просто было не до меня.
Этой ночью я одиноко лежала в постели и думала о сексе.
Двадцать шесть лет.
Четыре бывших любовника, до Хью, конечно, но теперь и Хью — тоже бывший, итак пятеро бывших любовников до моего теперешнего состояния «временно без любовника».
№ 1. Джонни Бишоп
Крепкий, грубый, шестнадцать лет. Обычный смазливый мальчишка, играющий в Джеймса Дина. Я помню, мне тогда казалось, что я могу вызывать спрятанную в нем нежность. Все, на что был способен глупый маленький мачо, это трахаться по-быстрому и по-простому, а потом сразу же вынимать и оставлять меня, как место преступления. Он пялил меня, как он пялил местные лавки, — быстро забраться с минимумом шума и быстро свалить с места кражи.
№ 2. Алан Рэберн
Застенчивый, надежный, скучный. Антипод Джонни. Член такой большой, что мне было больно, но слишком интеллигентный, чтобы доставлять мне боль чуть подольше. Рассталась с ним, когда поступила в университет Св. Эндрю.
№ 3 . Марк Данкан
Студент — мудак. Второкурсник, приверженец подхода «трахни-первокурсницу». Любовник самого низкого пошиба, хотя я в тот раз была слишком пьяна, чтобы это понимать.
№ 4. Брайан Лиделл
Замечательный. Все на месте. В сексуальном плане. Меня тогда еще волновали страхи по поводу удовольствия от секса, чтобы на меня не смотрели как на легкую добычу, и я не позволяла ему близости довольно долго. Но когда это случилось, мне просто не хотелось его отпускать. Парень, который так хорошо трахается в его возрасте, не станет ограничиваться одной девчонкой, что он и делал, а у меня была своя гордость.
А потом Хью. Хью Томсон. Мой Номер Пять. Любила ли я его? Да. Я все еще вижу его в студенческом баре, как он одолевает реакционные призывы, как он одолевает кружку за кружкой. Всегда все делал с чувством уверенности. С этой его уверенностью я чувствовала себя безопасно, пока она не превратилась в уверенность совсем другого рода. Тогда я перестала чувствовать себя безопасно. Я почувствовала, что вляпалась в дерьмо.
Теперь это.
Ничего.
В ожидании оживления. В ожидании отсутствия оживления.
За последние четыре недели я сделала несколько вещей, которые кардинально поменяли мою жизнь. Первое — я ушла от Хью и переехала к Мэри, в отдельную комнату в ее квартире в Горджи. Это тоже, конечно, предсказуемо, но, чтобы найти саму себя, мне пришлось сменить тезис на антитезу.
Второе — я бросила работу и пошла на курсы учителей. У меня было 6.500 фунтов в облигациях — не Хью, мои личные, мой маленький бастион независимости в течение нашей супружеской жизни. Мне было не на что тратить, Хью давал денег на все. Я собиралась было подать на пособие, но Мэри сказала, что смысла нет, потому что они все равно проверяют, ушла ты по собственному желанию или нет, и мне все равно ничего не дадут. Меня приняли на курсы в Морей Хаус; не то чтобы я так хотела стать учительницей, мне просто хотелось делать что-нибудь, а это было все, до чего я смогла додуматься.
Еще одна вещь, которая изменила мою жизнь, это то, что я пошла в тот клуб и приняла там экстази. Я бы сделала это снова, но мне много о чем нужно было подумать.
Мы с Мэри отправились на Ибицу на пару недель. Мэри трахнула четверых парней, пока мы там были. Я оттрахала кучу парней и съела массу экстази… нет, не так. Я просидела в отеле и проплакала себе все глаза. Я была в тяжелейшей депрессии и напугана. Освобождения не происходило. Мэри путешествовала по клубам и барам Сан Антонио, будто это был ее дом родной, и с ней каждый день был новый поклонник. Она жила ночной жизнью, появляясь в отеле лишь под утро со странным видом: не пьяная, но уставшая, просветленная, возбужденная и уверенная. Она много слушала меня, а я рассказывала ей о Хью, о том, как я любила его, обо всех наших надеждах и чаяниях и о своей боли внутри. Потом я уехала от нее. Она тоже хотела вернуться, но я сказала ей, что не надо, что мне, возможно, нужно побыть наедине с собой, чтобы все осмыслить. Я и так испортила ей большую часть отпуска.
— Не волнуйся, — сказала она мне в аэропорту, — просто тебе стало все это не по силам, — слишком много и быстро. В следующий раз тебе будет хорошо.
Я отправилась домой, в квартирку в Горджи. Я продолжала читать. Днем я ходила в Тинз и в Уотерстоунз[19] и читала еще больше. Я засиживалась в кафешках. Я надеялась, что лето скоро кончится — и я скорей пойду на свои курсы, начну заниматься чем-то, что поможет мне отвлечься от мыслей о Хью. Главное, я знала, что мне надо пройти через это. Я знала, что для меня обратной дороги нет. Но эта боль, это почти физическое ощущение все не покидало меня. Но обратной дороги нет. Это даже не приходило мне в голову.
