Будь я в Броцлаве, Глеб сейчас бы вертел эти его громадные бутерброды со свежим белым хлебом, тонко порезанной колбасой или ветчиной. И, может быть, сыра добавил…
Я снова вздохнула, вспомнив, что Ковальский сейчас никаких бутербродов готовить не может, ибо валяется в госпитале без сознания. И мне даже не рассказали подробно, что с ним и сможет ли следователь поправиться.
«Не думать о нем, – велела себе. – Вряд ли я когда-нибудь увижу Глеба снова».
Вряд ли однажды поезд со мной отправится в лиенском направлении. Ждет меня камера в столичной тюрьме, а то и что похуже…
Не думать.
Не думать.
Не думать.
* * *
В Гаруч поезд прибыл во второй половине дня, и на перроне мы с сопровождающим попали в огромную толпу. Кто-то встречал приезжающих, кто-то провожал отбывающих, суетились торговцы, сновали нищие, степенно толкали тележки гномы. Поезда обдавали всех белесым дымом, в который тошнотворной нотой примешивался аромат не самой свежей выпечки торговцев-лотошников. Зазывалы перекрикивали друг друга, приглашая вновь прибывших посетить гостиницы и отели столицы, хмурые старушки разгоняли их палками и предлагали всем и каждому снять «хорошую комнатку в пяти минутках от вокзала», а тощие подростки в обносках высматривали в толпе легковерных зевак.
Насладиться видом и запахами мне не дали, жандарм подхватил под локоток и поволок к выходу. Я пыталась успеть за ним, но то и дело спотыкалась в слишком больших для меня и слишком тонких для осени ботиночках. На привокзальной площади мужчина быстро отыскал пустой таксомотор, погрузил меня на заднее сиденье, а сам плюхнулся подле водителя, велев везти к Центральному управлению.
Знакомство с Гаручем и тут не состоялось. Я могла лишь любоваться быстрой сменой ничем не примечательных улочек, домами и спешащими по своим делам прохожими. На большой скорости столица казалась мрачным и неуютным городом, собранным, как детский конструктор, из деталей разного цвета и формы.
Даже в центре, когда вокруг встали высоченные беломраморные здания с колоннами и лепниной, я не ощутила того трепета, который во мне вызывали когда-то одни только мысли о визите в Гаруч.
А ведь я мечтала, что однажды приеду сюда, буду бродить по улочкам, которые то и дело упоминали в газетах. Буду любоваться старинными постройками, резиденциями аристократов, загляну во все парки и скверы, именованные в честь тех или иных известных персон…
Но вот он Гаруч. Большой. Странный. Не очень уютный. Холодный осенний город, улицы которого едва согревает солнце. И пахнет он совсем не так, как мне чудилось. Нет здесь свежих и приятных ароматов Броцлава. Окажись я сейчас дома, гуляла бы по родным кривоватым улочкам, под ногами хрустели опавшие листья, а воздух наполнял бы аромат зреющих ягод рябины.
Из этой самой рябины местные хозяйки варили варенье. Отец тоже его готовил, прикупив лукошко ягод у соседей. Он добавлял к ягодам нарезанные кусочками лимоны, апельсины, яблоки, мед и имбирь. И все потом очень его хвалили и выспрашивали рецепт, но отец лишь улыбался и отмахивался, заверяя, что все рецепты хороши. А зимой мы то и дело ели это варенье на завтрак, запивая его чаем с местным шиповником. И вспоминали осень, то холодную и сырую, то солнечную и яркую.
Осень в Гаруче я вряд ли когда-нибудь вспомню…
Вскоре самоход подкатил к высокому белокаменному зданию, латунная табличка на котором сообщала всем и каждому, что за резными дверями расположилась вотчина местных магов. Как я знала, местное же жандармское отделение разместилось где-то здесь же, на параллельной улице, давая знать, что магическое правосудие и обычное идут рука об руку, никому от них не скрыться.
В просторном холле на нас взглянули, как на букашек, и велели топать на третий этаж.
Внутри управление магконтроля уже не производило такого подавляющего впечатления, как снаружи. Темные стены, тусклые лампы и потертые ковры, обрамленные девятилучевыми звездами, давали знать, что работа на благо королевства почетна, конечно, но за красивым фасадом не все так благолепно и красиво.
– Туда тебе, – хмуро сообщил сопровождающий перед тем, как всучить мне плотную картонную папку и открыть дверь в одну из приемных. – Шагай.
Сам за мной жандарм почему-то не пошел, наподдал мне дверью и скрылся.
«А если я сбежать надумаю?» – хотелось крикнуть ему вдогонку, но шаги в коридоре уже стихли.
Нахмурившись, я развернулась и осмотрела приемную. Это было просторное помещение с множеством окон вдоль одной стены. Справа от входа располагался уголок для посетителей – небольшой столик и несколько мягких кресел с изогнутыми ореховыми ножками. Слева большую часть пространства занимал массивный рабочий стол секретаря и стеллаж, заполненный рядами папок. За столом, почти скрывшись за монструозной печатной машинкой, восседала в кресле пегая собачонка с огромными голубыми глазами.
Я моргнула и едва не потрясла головой при виде этой нелепой картинки. Собачонка тут же исчезла, а на ее месте, удивленно на меня таращась, обнаружилась худющая девица в серой твидовой паре.
– Вам чего? – тоненько пискнула секретарша.
Я снова моргнула и перевела взгляд на папку. На ней, приколотый скрепкой, красовался листок, сообщавший, что делом моим должен заняться старший следователь Марьян Белянский.
– Мне… к рейяну Белянскому, – с запинкой вымолвила я и, шагнув ближе, протянула кудрявой девице папку.
Та воззрилась на папку, как на змею, вся как-то вздрогнула, напряглась и, выпучив глаза, проблеяла:
– К шефу?
«А что, тут другие Марьяны Белянские обитают?» – хотелось рявкнуть в ответ, но я сдержалась, видя, что секретарша вот-вот грохнется в обморок.
Она и грохнулась. Точнее, осела в свое кресло, тихо всхлипнула и обозрела рабочий стол, будто с ним прощаясь. Я так и осталась стоять с зажатой в руке папкой, чувствуя себя до нелепости глупо. Мало того что меня вроде как опасную преступницу под кабинетом столичного мага бросил сопровождающий, так и тут запинка, ибо этого самого старшего следователя его собственная секретарша боится, как порождения иного мира.
«Так, может… мы с ним общий язык найдем?» – невесело предположила я, обдумывая, как привести в чувство пегую девицу. А та тряслась в своем кресле и таращилась перед собой, как человек перед прыжком в прорубь.
Решив, что помощи от секретарши ждать нечего, я развернулась и направилась к двери в логово звер… точнее, во владения столичного следователя, которого даже собственные подчиненные боятся. Но постучать не успела. Дверь с грохотом отлетела в сторону, явив высокого молодого мужчину в светло-желтой рубашке и темно-зеленых шерстяных брюках. Рукава рубашки были закатаны до локтей, подтяжки брюк по цвету совпадали с темно-коричневыми туфлями. За лямку подтяжек был заткнут коротко сточенный карандаш. Еще один карандаш следователь сжимал в руке, задумчиво вычерчивая им в воздухе какие-то линии.
