была больна, Сэм. Очень тяжело больна. Она не могла ни есть, ни дышать, ни смеяться без боли. Даже начала сознательно мочиться в постель по ночам, после того как однажды проснулась посреди ночи, чтобы сходить в туалет, но упала в коридоре и сломала тазовую кость. Но она была гордой женщиной и отказывалась носить подгузник. После перелома что-то изменилось. Я продолжала приезжать к ней – уже не в качестве ученицы, ведь она больше не могла давать мне уроки, но я все равно приходила в гости, чтобы составить ей компанию, потому что у нее не было родни в Штатах. И каждый раз она просила меня помочь ей покончить с собой.
Наступила пауза. В воздухе повисла тишина. Я нехотя схватил ее за платье, затащил в квартиру и закрыл за нами дверь. Мой пентхаус был единственным на этаже, но я все равно не хотел рисковать тем, что нас кто-то услышит. Продукты остались за дверью. Эшлинг сцепила пальцы в замок и потупила взгляд под ноги, преисполнившись решимости закончить свое признание.
– Я отказывалась. Конечно, отказывалась! Ведь отказать было правильно. Я всю жизнь мечтала стать врачом, чтобы спасать людям жизнь, а не убивать их. Но всякий раз, когда я покидала ее квартиру, став свидетельницей того, как она угасает, то ощущала, как во мне разрастается чувство вины оттого, что я отказываю ей. Это разрывало меня на части. Мысль о том, что я отказываю ей в чем-то, чего она так сильно хотела, чего искренне желала. Не избавляю ее от боли. И я начала задаваться вопросом… не было ли мое решение обречь ее на жизнь в муках проявлением высокомерия?
– Ты была всего лишь ребенком, – отрывисто сказал я, но мы оба знали, что это чушь.
Жизни плевать на твой возраст, размер банковского счета и обстоятельства. Она просто происходит. Мне было тринадцать, когда я взял на себя роль преемника Троя. Я крошил черепа, пускал пули людям в голову, пытал, убивал, манипулировал и похищал. Потому что со мной приключилась жизнь, и мне пришлось приспосабливаться, чтобы выжить.
– Она умоляла меня, снова и снова. Я чувствовала, как она ускользает от меня. – Эшлинг так и стояла у меня на пороге, а по ее лицу текли слезы.
Я не предпринял ни малейшей попытки ее утешить. Даже такой эмоционально недоразвитый подонок, как я, понимал, что сейчас ей нужно совсем другое. Ей нужно облегчить душу в этом признании.
– Женщина, на которую я равнялась с тех пор, как мне исполнилось четыре. Женщина, которую родители привезли из Парижа, чтобы она сделала из меня леди – она была остроумной, дерзкой, непринужденно элегантной и стильной, а еще заядлой курильщицей, – многозначительно добавила Эшлинг, не сводя с меня глаз. – Она превратилась в тень себя прежней. Я не знала, что делать. Пока, наконец, мисс Бланшет не приняла решение вместо меня. Мы поругались. Она сказала, чтобы я больше не приходила. Перестала ее навещать. Сказала, что не откроет, если я приду. Это произошло за три дня до нашей с тобой встречи.
Она громко сглотнула, а потом провела дрожащими пальцами по волосам и сделала прерывистый вдох.
– Я не послушала. Может, и должна была, но не стала. Я не могла не навещать ее. Поэтому и пришла. Я стучала в дверь, звонила в звонок. Никто не ответил. Я спустилась к соседу, у которого, как я знала, был запасной ключ. К пожилому господину, с которым она виделась, пока не заболела. Он дал мне ключ. Я вошла в квартиру. И нашла ее в ванне… – Эшлинг отвела взгляд в сторону, затем потупила его в пол и закрыла глаза. – Она собрала все оставшиеся силы и перерезала себе вены. Лежала в окровавленной ванне. Вот почему она поругалась со мной. Вот почему не хотела, чтобы я приходила снова. Она уже приняла решение насчет собственной жизни. И исполнила его в муках и одиночестве.
– Никс, – хрипло произнес я. Внезапно я забыл о том, что болен. Забыл о том, что вообще существую. Ее боль заполонила пространство, и все остальное исчезло.
Она покачала головой, горько рассмеявшись.
– Вот почему я была так потеряна в тот день в парке аттракционов. После того, как обнаружила ее, я позвонила родителям и в службу 9–1–1. Дала показания, а потом поехала домой, надела вызывающий наряд и стала разъезжать по округе, пока не увидела огни парка аттракционов.
Парка аттракционов, в котором я украл у нее первый поцелуй просто потому, что она была слишком милой, чтобы ей не воспользоваться.
Парка, где она видела, как я отнимаю чужую жизнь.
Эшлинг, которая прежде жила без тревог и забот, за каких-то двенадцать часов увидела двух мертвых людей. Должно быть, это стало для нее шоком.
– Я увидела, что ты сделал с тем парнем в ту ночь… – У нее задрожал подбородок. – …и во мне произошло что-то странное. Я знала, что ты будешь жить дальше и не позволишь чувству вины поглотить тебя. Ты показался мне молодым, здоровым и умным. Я была твердо уверена, что ты крепко спал по ночам. Нормально ел. Ты будто… странным образом спокойно относился к тому, чтобы отнимать чужие жизни.
Она подняла на меня глаза, полные слез, ища подтверждения. Я ответил коротким кивком.
– Я признаю, кто я такой. И у меня нет проблем ни с едой, ни со сном.
За исключением тех мгновений, когда прикасаюсь к тебе… тогда я превращаюсь в сопливого недоумка с лихорадкой, который не может удержать гребаный обед в желудке.
Она кивнула.
– Так я и думала. Но пойми, я училась в католической школе для девочек. Эвтаназия противоречит самому моему естеству.
– Но ты все равно этим занимаешься, – возразил я. – Почему?
– Так вышло, что той ночью благодаря тебе это стало реальностью. Возможность отнять чужую жизнь. Хотя наши ситуации в корне отличаются. Я чувствовала себя виноватой лишь в том, что не помогла мисс Бланшет, когда она нуждалась во мне. Потому что она была уже совсем плоха, а я – слишком эгоистична, чтобы нести такой груз вины. А в итоге я все равно чувствовала себя ужасно. Гораздо хуже, чем чувствовала бы, если бы помогла ей. Тот день изменил мою жизнь. Наша встреча стала судьбоносной. Ты заставил меня понять, что мне нужно делать. Для чего я пришла в этот мир. А потом я задумалась обо всех остальных отношениях в моей жизни. Об окружающем меня мире. Хочешь знать, что я усвоила? – Она всхлипнула.
Я понял. Понял
