В глазах застряла следующая порция слёз.
– Я совратила собственного брата. Не отнекивайся, так и было. Каждое моё слово, каждый шаг, каждый взгляд – были намерены. Я добилась своего. Тебя.
– И тошнит тебя тоже от этого?
– Вполне, – согласилась девочка.
– А твой личный слуга не мог одарить тебя своим продолжением?
– Гелиос, мне достаточно лет, чтобы не залететь от любовника, – хмыкнула Джуна. – А слова-то какие ты выбираешь. Вечно со своим чёртовым старым наречием, половину слов оттуда набрал. А я вот не знаю его. Не знаю! Хочешь что-то сказать?
И я велел заткнуться. На старом наречии.
– Уверена, ты проклял меня, – предположила Джуна (все беседы с ней напоминали борьбу и агонию). – Или отправил в промежность. Верно? По твоей мерзкой ухмылке вижу, что права.
– Как всегда.
– Иди ты.
– Прости.
Сестра замолкла и медленно перевела взгляд на меня.
– Что ты сказал?
То было ожидаемо.
– Прости.
– Издеваешься?
Уже менее ожидаемо.
– Это искренние извинения.
– Засунь их себе знаешь куда, Бог Солнца? – вскричала Джуна и толкнула меня в грудь.
То было неожидаемо.
– Хотя бы раз в жизни, – продолжила она, – прекрати строить из себя чёртова героя. Ясно? Прекрати! Прекрати брать вину на себя и…
– Но я виноват.
Ударила ещё раз.
– За это и ненавижу тебя! Ненавижу! Даже сейчас ты продолжаешь отыгрывать роль папочки и защитника. Скажи, что виновата я. Упрекни меня, Гелиос, давай же! Я хочу! Скажи, что это я виновата. Или мы оба. Мы делали это обоюдно, верно? Скажи, что я тебя совратила и использовала. Скажи, что ты не смог удержаться: ты оказался слаб и поддался. Скажи хоть что-нибудь как человек!
На мои покачивания головой сестра распылила ещё больше. Она что-то кричала, но я не слушал. Беда была в том, что за каждым действием тянулась канва из выводов, а выводы проходили долгий путь от мыслей. Джуна посчитала, что обманула меня – правда. Но то, что я делал – делал с удовольствием, основательно, предвидя итог. Она провела меня, но не удивила.
– Ты говоришь правду? – спросил я.
Начал ложь издалека.
– Отныне да.
– Твои слёзы, речи, переживания – ты вела к этому?
– Да. Я не врала, но использовала их в личных целях.
– Чтобы мы просто переспали? – столкнулась с отрешённым лицом.
– Больше. Чтобы показать: ты ровня смертным, нам. Ты умеешь ошибаться.
Не умею. И не ошибся.
Однако сказал:
– Поздравляю, Джуна. Ты добилась желаемого. Ты использовала меня. Так, да? Тебе эти слова нравятся? Мерзкие слова. Поздравляю.
– Я не верю тебе, – отмахнулась Джуна. Вот так просто и резко. – Вижу поганую фальшь на твоём поганом лице. Меня ты тоже не обманешь. Я – такое же Солнце, что и ты. Просто вижу, что пытаешься утешить, а потому признаёшься. Но ты, Бог Солнца, всегда одинаков, всегда рационален, предусмотрителен и умён. Ничего не способно выбить почву у тебя из-под ног. Думала, что я смогу. Фальшь. Ты отвратительно прагматичен; эта стихия мне неведома, а потому я – обратная качествам старшего брата – влеклась за тобой.
Посмотреть бы на лицо Джуны сейчас, узнай она, что я импульсивно выкупил жену у черта, которого она больше всего ненавидела, влюбился и принялся разъезжать по вечерам и приёмам, горделиво выставляя напоказ или спесиво утаивая в себе самом.
Подъезжаем к резиденции Бога Жизни. Никто не желает здороваться, а потому мы с Луной штурмуем носящихся с бокалами слуг.
– Не напивайся, – прошу я.
– Да когда я напивалась? – шутливо оскорбляется девочка. – В любом случае не отходи. Претендовать на это платье дозволено лишь тебе.
Луна кружится.
Её одеяния заслуживают внимание женских глаз и мужских воздыханий. Белая юбка танцует, оголяя ноги по разрезу шлиц до самых бёдер; плечи голы, руки закрыты; грудь затянута в корсет. Я сам утаил её там, хотя обыкновенно помогаю лишь со шнуровкой на спине. Одних женщин нравится раздевать, других – одевать. Мне довелось полюбить и то, и то в лице одной избранницы. Луна подошла с распахнутыми крыльями корсета и, прикусив губу, просила помощи. Взялся шнуровать и приговорил:
– Снимать его будет трудно, долго.
– Я не тороплюсь, – улыбнулась девочка. – Ты тоже к своим летам научился терпению.
Одарил многозначительным взглядом и отправил к зеркалу.
– Какое терпение, Богиня Солнца? – бросил вслед. – Мне казалось, к своим летам я утолил жажду, но потом явилась ты.
– Не из тех источников пил Бог Солнца, – парировала Луна и отворачивалась.
И сейчас отворачивается. Чтобы облюбовывал её разно, чтобы смотрел и засматривался, чтобы радовался, чтобы восхищался.
– Богиня Солнца, – обращается некто из толпы. – Рад приветствовать вас.
В ту же секунду утаиваю девичий стан за своей спиной, здороваюсь первым. Бог Смерти, вот так встреча; обыкновенно скуден на посещение увеселительных мест. И на комплименты чужим жёнам.
Луна выпытывает и впитывает энергию мест, в которые пребывает и находящихся там людей, отчего красота её с каждым днём разрастается. То видит посредник Бога Жизни. Но мне к его брату – отныне – рано: девочка беззащитна – я буду покрывать её голову сколько требуется.
Луна здоровается, но руку не протягивает, о здравии не спрашивает. Никто другой к беседе примкнуть не желает.
– Вы редки с визитами, – говорит Бог Смерти. – Оставили затворничество?
– Было бы несправедливо по отношению к миру утаивать его лучшее творение, – подхватываю я и увожу Луну прочь.
У меня на неё другие планы.
– Какой он липкий; так и норовит прицепиться, – шепчет девочка и с досады поправляет волосы. – Спасибо, что спас.
– Всегда, – киваю и ловлю внимательный взгляд. – Уделишь мне время?
– Всегда, – с улыбкой поддерживает Луна.
– Отлично. У меня есть кое-что для тебя…только не визжи, договорились?
– Да когда я визжала? – продолжает дразнить. – Какого ты мнения о жене, Бог Солнца?
Мы останавливаемся ближе к – вечно – пустующему центру зала. Компании мужчин рассыпаны вдоль столов с едой и питьём, компании их жён – вдоль стен. Я вновь обращаюсь к молодой жене:
– Однажды мне попалась очень интересная фраза. Может, в книге, может, на слуху. И я всё думал, к чему она применима. На днях понял. Фраза следующая: «Золото пробуют огнём, женщину – золотом, мужчину – женщиной».
