руками почти этого круга касается. Писано прямо по шлакоблоку. Народ издалека приезжал, чтобы полюбоваться этой картиной. Теперь ее уже так не видать, но если встать в сорняках, то еще можно разобрать круг и все прочее как было. Я когда-то слышал, что в этой картине что-то особенное.
– Так это картина или фреска? Она накрыта? Под стеклом?
Элефанти уставился на него задумчиво, с написанным на лице любопытством, но по какой-то причине Пиджаку показалось, что до адресата не доходит духовная часть его посыла.
– Нет, не под стеклом. Ну, церковь за годы ее подкрашивала, поправляла. Цвет добавляла. Но его видно по-прежнему, ясно как день. Впрочем, важны не столько слова, – добавил он, возвращаясь к проповеди. – Сколько дух того, что желает Иисус. Хранить вас в своей ладони.
– А руки его видно?
– Вестимо.
Пиджак предусмотрительно не стал говорить: «Когда-то он был белым, пока его не перекрасили». Чего Пиджак не знал, так это того, что в действительности на стене церкви местный художник изобразил часть фрески «Страшный суд» Джотто ди Бондоне, оригинал которой находится в Капелле Скровеньи в Падуе, и Иисус на фреске изображен белым мужчиной с бородой. Несколько лет назад кое-кто из общины потребовал покрасить Иисуса в коричневый, и пастор Го – как всегда, желая угодить прихожанам, – с радостью нанял сына сестры Бибб, маляра Зика, затемнить Иисуса. При участии Сосиски и Пиджака так и сделали – покрыли лицо и руки Иисуса темно-коричневой строительной краской. Вышло, понятно, жутко – черты лица, переданные прошлым копиистом с бережным вниманием к деталям, так скверно исказило и руки так скверно исковеркало, что они стали какими-то блямбами. Зато Иисус, весело отметил в свое время пастор Го, теперь негр и, как всегда, посланец Божий, а в том и есть суть.
Об этом Пиджак не проронил ни полсловечка, но Элефанти уставился на него так странно, что дьякон почувствовал, будто разболтался, а с белыми это обычно приводило к неприятностям.
– Ну, бывайте! – сказал он и пошаркал по переулку.
Элефанти следил, как Пиджак прошел по переулку, свернул на тротуар и был таков. Он еще не пришел в себя, сердце трепетало от мысли о новой, свежей любви – завораживающей дочери Губернатора, – и вот нате. Негр из цветной церкви в паре сотен метров от его вагона? Негры? И его отец? Он ни разу не видел отца с негром, ни разу. Элефанти что, выжил из ума?
Он поднялся по узкой лестнице к задней двери, вошел на кухню как в тумане, по-прежнему с этими словами в голове.
«Пусть Господь хранит тебя в Своей ладони».
17. Гарольд
Через два часа с жалованьем от мисс Четыре Пирога в кармане и двумя бутылками на шлакоблоке, будто коронами на голове короля, Пиджак и Сосиска разбирали встречу Пиджака со Слоном.
– У Слона был пистолет? – спросил Сосиска.
– Никакого пистолета! – ликующе сказал Пиджак. Оба бездельничали в подвальной берлоге Сосиски, рассевшись на перевернутых ящиках и попивая мятный бурбон из первой откупоренной Пиджаком бутылки, приберегая вторую – «Кинг-Конга» – на десерт.
– И какой он?
– Свой в доску, партнер! Хороший человек. Чуть ли не силой пытался всучить мне сотню сладеньких долларов.
– Надо было брать. Хотя с чего бы тебе их брать? Это был бы умный поступок, а у тебя на них аллергия.
– Сосиска, его матушка мне уже заплатила. Плюс он помог моей Хетти.
– Почем тебе знать, может, он ее и скинул в воду.
– Сосиска, если и правда счастье в неведении, то ты счастлив. Такой важный человек, как Слон, мою Хетти бы не тронул. Она ему нравилась. Говорит, все время видел, как она ему махала по дороге в церковь и обратно.
– Когда устанешь шевелить извилинами, Пиджачок, позови меня. Может, она увидала какие-то его делишки. Может, что-то знала. Может, он ее ограбил!
– Фильмов ты пересмотрел, – сказал Пиджак. – Не таил он на нее никакой обиды, ни капельки. Она шла к божьему свету, только и всего. И обрела его.
– Это ты так говоришь.
– Она в лучшем мире. Освободилась, она теперь ангел, ей-богу. Я с ней беседую почти каждый день.
– Не будешь ходить с оглядкой, тоже отрастишь крылья. Димс вернулся в дело.
– Я за ним не смотрю.
Сосиска задумался.
– Я вижу его каждый день, продает свою отраву пачками, пока дьявол считает выручку. Он знает, что мы с тобой партнеры. И ничегошеньки о тебе не спрашивал. Ни завалящего словечка. Нервничаю я из-за этого. Он что-то затеял, Пиджачок. Только отвернешься, тут-то он и начнет рубить хлопок да чистить кукурузу. Ты держись подальше от нашего жилпроекта.
Пиджак пропустил все мимо ушей. Встал и потянулся, сделал еще глоток мятного бурбона, передал бутылку Сосиске.
– А ты шевелить извилинами не устаешь, да? Где мой судейский костюм?
Сосиска кивнул на черный пластиковый пакет в углу.
– Сегодня заберу его домой. Завтра пойду и снова свижусь с Димсом. На сей раз пить не буду, потому что не хочу забыть ни слова, что он скажет. А когда с ним поговорю, все перескажу тебе.
– Не будь ты таким круглым дураком.
– Пойду прямиком к нему и скажу: «Димс, я собираю команду и хочу, чтобы ты подавал для нас всего в одном матче. В одном матче. И если после этого больше не захочешь играть, то, пожалуйста, уходи. Я тебя больше не потревожу. Всего один матч». Да он сам будет меня умолять, чтобы я собрал команду.
Сосиска вздохнул.
– Что ж, видать, чтобы понять этот мир, надо хотя бы разок умереть.
– Не мели чепуху, – сказал Пиджак. – Этот мальчишка обожает бейсбол. У него на поле те же повадки, что и у старины Джоша Гибсона. Знаешь Джоша Гибсона? Величайшего кэтчера, что когда-либо выходил на поле?
Сосиска закатил глаза, пока Пиджак превозносил добродетели Джоша Гибсона, величайшего негритянского кэтчера, да как они познакомились с Гибсоном после войны в сорок пятом, и все продолжал без умолку, пока Сосиска наконец его не прервал:
– Пиджачок, сомневаюсь, что ты видел хотя бы половину из тех людей, кого называешь.
– Всех видел, – гордо ответил Пиджак. – Даже сам малехо гастролировал, но мне надо было деньги зарабатывать. Для Димса это не затруднение. В больших лигах он будет лопатой грести. В нем есть огонь и талант. У бейсболиста нельзя отнять любовь к бейсболу, Сосиска. Невозможно. В этом мальчишке есть бейсболист.
– В этом мальчишке есть убийца, Пиджачок.
– Ну, как я поговорю с ним, там уж пусть сам выбирает.
– Нет уж! Я лучше полицию вызову.
– Ты не забыл ли, что на тебя выписан ордер?
– Тогда попрошу сестру Го.
– Сестра Го даже не
