обратился к физике.
В это время он создает своё главнейшее сочинение, также написанное в форме бесед между Сальвиати, Сагредо и Симпличио: «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению». Галилей привязался к этой работе нежно, как отец к последнему ребёнку. Он словно чувствовал, что выше уже вряд ли поднимется, жизнь кончается, а вершина знания всё так же далека, как и в юности.
«Беседы» Галилей называл своим шедевром — здесь были изложены все его открытия в области механики и молекулярной физики. Книга не оставляет камня на камне от учения перипатетиков, и Симпличио, приверженец Аристотеля, под давлением математических доказательств протестует всё реже и реже и, наконец, отказывается от дискуссии, сознавшись в неспособности разобраться в обсуждаемых проблемах.
Эта книга опубликована в 1638 году в Голландии, ибо печатание трудов Галилея в Италии запрещено. Передавая рукопись французскому послу, Галилей из предосторожности пишет в посвящении: «… Я, как Вам известно, смущённый и напуганный несчастной судьбой других моих сочинений, принял решение не выпускать более публично своих трудов и, чтобы не оставлять их вовсе под спудом, сохранять лишь рукописные копии таковых». И далее:
«… передам Вам копию настоящих двух, к тому времени уже готовых трактатов, которые Вы согласились сберечь в сохранности, а также ознакомить с ними людей, сведущих в таких науках, показав тем, что я хотя и молчу, но провожу жизнь не совсем праздно».
Говоря о втором трактате, Галилей имел в виду труд «О местном движении», входивший как самостоятельная часть в «Беседы». Здесь Галилей даёт ответы на вопросы, которые поставил ещё Архимед, пытаясь создать науку о движении тел — динамику. Сознавая ценность своих открытий, Галилей начинает трактат гордыми словами:
«О предмете древнейшем создаём мы науку новейшую…»
Так, в трудах шли последние годы. С 1639 года Галилей уже не мог писать, а лишь диктовал. В следующем году он совершенно ослеп.
Он умер от изнурительной лихорадки. Календарь показывал 8 января 1642 года. Возле смертного ложа великого человека стояли его сын, два ученика и посланец инквизиции… На его могиле не произносили надгробных речей. Его тело не позволили похоронить в семейном склепе. Не разрешалось поставить на могиле памятник, сделать надпись…
По пути наименьшего сопротивления
А за четыре года до смерти Галилея,
Матросы, пируя вечером в одном из кабачков веселого, беззаботного Марселя, даже не вспоминают о бойком парне с его камнями, а он сам на суше держится скромненько, не афиширует в образованных кругах свою приверженность системе Коперника.
Впрочем, Гассенди был излишне осторожен. В то время когда итальянская инквизиция огнём и мечом наказывала своих учёных за вольномыслие, душила свою науку и, надо сказать, успешно задушила её на долгое время, французские учёные с восторгом относились к открытиям Галилея. Несмотря на ропот церкви, они защищали его работы,
а после осуждения учёного издали его сочинения.
И возрождение атомистики, и вера в идеи Коперника и Галилея не принесли Гассенди несчастий. В своём сочинении, вышедшем в 1647 году, он излагает систему Птолемея, Коперника и Тихо. Птолемееву систему он отвергает, коперникову объявляет единственно разумной. Гассенди всё-таки бросает кость церкви: он двусмысленно заявляет, что тиховскую систему он тоже одобряет, так как библия явственно приписывает движение Солнцу…
Что делать, несмотря на более чистую от дыма костров атмосферу Франции, отблески итальянских аутодафе нет-нет да и появлялись в сновидениях учёных всех других стран; мысли о замученном, поставленном на колени старике ещё долго заставляют их вздрагивать.
Как и рассчитывал Гассенди, французская церковь получила удовольствие от его покорности. Она не затеяла против него процесс, не бросила в застенки. Некоторые учёные даже стали поговаривать, что Галилей сам виноват в своих страданиях — нечего ему было дразнить монахов…
Действительно, почему духовенство отнеслось так спокойно к восстановлению атомистического учения, а главное, к возобновлению дискуссии о коперниковой системе?
Пути господни неисповедимы — одно из любимых изречений церковников. Может быть, они рассудили, что не надо бояться осторожного, никого лично не задевающего Гассенди (кстати, служителя церкви). Ведь он не по злобе, а так, бессознательно, по простоте своей проповедует опаснейшее учение. Ему можно и простить заблуждения. Человек слаб духом…
Один из свободомыслящих теологов, раздумывая об этой странной терпимости отцов церкви, воскликнул однажды: «Если бы то же говорил Рамус, Литаудус, Виллониус и Клавиус, чего бы только не сделали с этими людьми!» Он почему-то не упомянул Галилея…
А объяснение может быть лишь однозначным: для церкви не прошли даром расправа с Бруно, истязания Галилея, преследования Кеплера — её силы в борьбе с истиной угасали, у неё не было и не могло быть подкрепления в этой неравной борьбе.
Учёные-борцы умерли, но они победили.
Одним из последних противников Коперника был Риччиоли, родившийся в 1598 году в Ферраре и вступивший на шестнадцатом году жизни в орден иезуитов. Он преподавал теологию и философию в Парме, занимался астрономией и жил в Болонье в доме своего ордена до самой смерти в 1671 году. Он много времени посвятил сбрасыванию меловых шаров с вершины башни в Болонье и написанию в подражание Птолемею своего собственного «Альмагеста». Он был противником коперниковой системы и начинил свой «Альмагест» «взрывчаткой» из семидесяти семи возражений Копернику. Но «порох» был сырым, не способным к воспламенению. Он не мог повредить ни Копернику, ни новой астрономии, ни новому миропониманию, прочно вошедшему в сознание людей вместе со второй половиной здравомыслящего XVII века.
… С тех пор уже никому из учёных не приходилось на коленях отрекаться от своих идей, как пришлось Галилею.
Больше никто и не всходил на костёр за свои идеи, как Бруно.
Тайна молчания
Теперь, когда мы познакомились с последним из тех учёных, кто пытался оспорить систему Коперника, и с последним, кто укрепил его в седле времени, и с теми, кто поделил между собой все горести и трагедии, которые по праву причитались одному Копернику, — вернёмся к нему самому и попытаемся разгадать тайну его молчания.
Неужели он умел читать в книге времени и знал, предвидел последствия своего открытия? Неужели сознательно уходил от ответственности? Боялся, что ему помешают закончить труд и он не выполнит свою миссию?..
Страшился утратить благополучие или боялся физической расправы?
Почему он устранился от борьбы? Чем объясняется таинственность, за которой Коперник прятал плоды своих размышлений?
Человеку всегда трудно идти против течения. Для этого нужен особый темперамент, воля, мужество.
Предвидел ли Коперник, какую бурю вызовет вывод о том, что Земля — не центр мироздания, а простая
