— А должна? — попыталась скрыться за сарказмом я.
— Марго, ты ведь умная баба, да? А в этом вопросе уперлась, как самая настоящая ослица, и не уступаешь, — откровенно выдал Акулов. — Я тебя не узнаю.
Я насупилась.
В последнее время у меня была такая же проблема с узнаванием. Вот вроде зеркало не кривило отражений, показывало обычную меня, но внутренне… Уже что-то изменилось. И что делать с этим, я пока даже не представляла.
— Не дави на меня, Сережа.
— А ты не глупи, — прищурился Акулов. — Не знаю, какая между вами с Грачом кошка пробежала, но…
— Я обещаю подумать над твоим предложением, — перебила его я, чтобы не лез в эту запутанную историю. Ответов даже у меня пока не было.
— Подумай, Марго, — согласился мужчина, охотно оставив меня наедине с мыслями.
И я действительно сдержала свое обещание: прокручивала ситуацию в голове, искала выход… Очень хотелось обойтись без Грача, хотя я и осознавала глупость такого порыва.
Не то чтобы я собиралась таким образом доказать свою самостоятельность, нет. Просто меня охватывал страх. Я ведь остервенело добивалась, чтобы Дмитрий оставил меня в покое, забыл, не преследовал, а в итоге переживала, что, если теперь столкнусь с тотальным безразличием с его стороны, мне… будет больно.
Так и сидела, гипнотизируя черный экран телефона, не решаясь на что-то. Пока дисплей сам не ожил…
Я даже вздрогнула, услышав рингтон, но быстро взяла себя в руки.
— Алло? — удивилась тишине в трубке. — Вась?
С подругой мы в последние две недели почти не виделись. Рогова взялась за новый проект, решила вложиться в благотворительность. Неожиданным спонсором также выступил… Грабовский. Он все еще оставался для меня темной лошадкой, но подруга больше не отзывалась о нем плохо.
С Дубравиным Вася разъехалась, она вытребовала, прямо-таки выгрызла собственную свободу, даже шантажом не побрезговала.
— Не я ему важна, Маргось, — горько признавалась Рогова мне. — Не я, а репутация. Вот и бесится, что я могу всю малину ему подпортить перед выборами.
Не знаю, оказалась она права в своих догадках или же Дубравин руководствовался иными мотивами в принятии решений, но… В итоге муж дал супруге время, чтобы остыла и перестала дурить.
На развод Васька подавать не спешила, говорила, что сейчас все равно смысла нет, ничего не добьется, а Дубравин не согласится. Только я видела, она сознательно откладывала принятие этого решения. Поставить отношения на паузу легче, чем сжечь мосты. Жаль только, что с жизнью такой финт не прокатит, она все равно несется в привычном темпе. Главное, не упустить момент, когда ты останешься за бортом и все пойдет мимо.
— Вась? Ты меня слышишь? Алло!
Связь была с помехами, что-то трещало, завывал ветер…
— Маргось, я такая дура-а-а, — всхлипнула Рогова и разразилась рыданиями. — И зачем я ему поверила? Развел, как обыкновенную идиотку…
У меня едва сердце не остановилось от страха за подругу.
— Ты толком объяснить можешь, что случилось-то?
— Не могу, — захлебнулась слезами Васька, только сильнее меня испугав. — Дубравин…
— Умер? Заболел?
— Да лучше бы умер, скот такой! — вдруг принялась кричать подруга. — Сообщение от него пришло странное, с приглашением за город. А я, дура, вдруг сорвалась с места и примчалась. Не знаю, что мной двигало. Еще и водителя оставила, а я за рулем как обезьяна с гранатой.
— Ну?
— Что ну? Приехала я в этот пансион за городом, а там он с ней, — сказала она и замолчала.
— Вась?
— Любовницу мой Кеша здесь выгуливает, оказывается. И сын у него есть… — Рогова опять всхлипнула.
— Как сын? — опешила я.
— Вот так. Красивый такой мальчик, лет пяти…
— Так, может, это не его сын, Вась. Если ребенок просто рядом, то мужик же автоматически не становится его отцом, — воззвала к здравому смыслу я.
Рогова ответила не сразу, а когда вновь заговорила, то ее голос звучал так убито, что у меня сердце защемило.
— Он вылитый Кеша, Маргось. Один в один, словно копия в миниатюре, — призналась Васька. — Поверить не могу… Мы так долго пытались, а у него, оказывается, уже есть сын. И почему именно я бракованная? Не зря он к другой под юбку залез, да?
— Даже не смей так думать, не то что говорить, поняла? — страшно разозлилась я. — Что это за синдром жертвы такой, а, Вась? Никогда бы не подумала, что ты чужую вину на собственные плечи перекладывать начнешь.
Подруга всхлипнула.
— От хорошей женщины мужик не загуляет…
Сколько раз я слышала подобное? Сейчас даже и сосчитать не возьмусь. Сильными мира сего принято считать мужчин, но почему-то именно на женщин возлагается слишком многое. И быт, и досуг, и ответственность за мужские измены.
Изменил? Значит, ты недостаточно хороша. Недоглядела. Недолюбила. Себя запустила наверняка. У общества найдется еще сотня таких причин, чтобы обвинить ту, которой по факту уже плюнул в душу самый близкий человек.
«И в горе, и в радости…» — как часики не работает.
— Мне вот даже неинтересно, где ты такого махрового бреда понахваталась, — фыркнула я. — Мужик изменяет, потому что может. Если есть желание, то никакая жена ему не станет помехой, будь она даже трижды идеальной. Это ясно?
К этому выводу я пришла через собственную боль, но зато хорошо усвоила.
— Наверное, это из-за того, что я родить ему не смогла, — будто бы и не слышала меня Васька. — Но ведь пыталась… Господи, Ритка, как же я пыталась! И к врачам, и к бабкам-знахаркам ходила — где только спасения не искала. Правильное питание, витамины, лечение за границей, специальные тренировки, подсчет благоприятных дней цикла… И все равно моя утроба выталкивает из себя плод, не принимает, ты не представляешь… Я ведь ненавидеть себя за это уже начала и завидовать лютой завистью тем, кто смог родить!
— Ох, Вася…
Все нужные слова у меня потерялись. Да и какие они — эти нужные слова в такие моменты? Где универсальный рецепт утешения? Чтобы все горести по мановению волшебной палочки можно было выключить и больше не тонуть, не захлебываться этим отчаянием. Нет его?
Я лишь могла кулаки стискивать да глотать подступившие слезы, боль Роговой чувствовалась слишком остро, словно своя собственная.
— Погоди… — вдруг хрипло выдохнула подруга. — Это получается, пока у меня выкидыш за выкидышем был, у Кеши уже сын на стороне имелся? Пока я по врачам моталась, он другую семью завел и обхаживал? Пять лет водил меня за нос… А может, больше?
— Может, и не его это сын, может, и не пять ему… — цеплялась я за соломинку.
— Хорошо Кеша за мой счет развлекся, — голос Васьки был глухим, жутким каким-то, потусторонним, словно сквозь толщу воды шел. — Они с ней, наверное, долго смеялись над моими попытками забеременеть. Но больше унижать себя я не дам.
