— Так и получилось. Я не говорю, что Винтнер не держал на тебя зла. Он был мерзким подонком, и я уверен, мысль о том, что он сможет ранить тебя и после своей смерти, доставила ему огромное удовольствие, но не это явилось причиной его самоубийства. Винтнер своей запиской завуалировал настоящую причину. Ты была всего лишь пешкой в игре двух сильных мужчин. Им обоим понадобилось тебя использовать, только один был злонамеренней другого. — Арчи помолчал, желая убедиться, что Джозефина должным образом восприняла его слова. — Понимаешь, если бы Винтнер назвал настоящую причину своего решения покончить с собой, это было бы признанием в убийстве.
Джозефина слушала сначала с недоверием, а потом с изумлением рассказ Арчи о связи между Элиотом Винтнером и Бернардом Обри. Потом она испытала сильное облегчение, сменившееся, однако, глубокой печалью. Прежде Джозефина считала, что нет ничего хуже тягостной ответственности, которую она несла в себе все это время, но ей и в голову не приходило, что тут замешано гнусное злодеяние, погубившее многих людей и принесшее боль и страдание их близким. И кто знает, когда этому кошмару придет конец?
Прошло несколько минут, прежде чем Джозефина заметила, что Арчи умолк и ждет ее ответа. Она знала, что он рассказал ей эту историю, чтобы вернуть ее душе покой, но Джозефина сейчас не чувствовала ничего, кроме скорби о тех, кто безвременно ушел из жизни, ужаса перед новыми несчастьями и глубокой, но едва осознаваемой печали о присущей миру жестокости.
— С тобой все в порядке? — осторожно спросил Арчи.
— И да, и нет. Это пройдет, но сейчас я чувствую только одно: мне больно за Элспет. Я то и дело вспоминаю, как она сказала, что надеется, в жилах ее кровных родственников течет театральная кровь. Но даже в самых безумных мечтах она не могла бы себе представить, что находится в родстве с «отцом» Уэст-Энда. Она была бы от этого в полном восторге, а ведь именно из-за родства с Обри ее и убили.
— Знаешь, Обри положил на ее имя деньги, заработанные на «Ричарде из Бордо».
— Вот как! Лидия, между прочим, сказала мне, что Обри давал деньги семьям погибших на войне. Занятно, иногда за благородными поступками столько всего скрывается, правда?
— Так оно и есть. Элспет уже в следующем месяце исполнялось восемнадцать, и тогда она смогла бы пользоваться его деньгами, и тогда же Обри собирался ей обо всем рассказать. Элис Симмонс страшно боялась, что это скажется на ее отношениях с Элспет. Она считала, что потеряет то единственное, что осталось у нее в жизни.
— Я ее понимаю. Трудно представить со стороны, какую роль могут сыграть семейные отношения, но мне не показалось, что Элспет из тех, кто забывает проявленную к ней любовь. Она бы, несомненно, обрадовалась вступлению в среду, к которой испытывала такое страстное влечение, но только не в ущерб своей прошлой жизни. — Джозефина тяжело вздохнула. — До чего же нелепо сидеть тут и рассуждать о судьбах, в которых мы мало что понимаем, и людях, которых мы не знали, когда ни у одного из них нет уже будущего. Господи, Элспет не дожила и до восемнадцати, и я даже представить не могу, как сейчас переживает Элис Симмонс. Во всей этой истории я жалею ее больше, чем кого бы то ни было. Какое на нее свалилось бремя! В некоторых признаниях, по-моему, бывает очень много эгоизма. Я уверена, что после своего признания Уолтер почувствовал себя намного лучше, но я не перестаю думать, что с его стороны, наверное, было бы благороднее унести эту тайну в могилу, а не перекладывать свою вину на Элис.
— Может, это и так, но неужели ты хочешь сказать, что, будь ты на ее месте, не захотела бы знать правду?
В словах его прозвучала такая настойчивость, что Джозефина поняла: в одном вопросе он задал сразу два и лишь один из них относился к Элис Симмонс. Догадываясь, что на карту поставлено многое, Джозефина глубоко задумалась, прежде чем ответить.
— Безусловно, ты прав, — сказала она наконец. — Я бы хотела знать правду, но в свое время. Однако мне не хотелось бы, чтобы это случилось, когда один из нас уже окажется на смертном одре. — Арчи уже подошел к окну и стоял к ней спиной, так что ей непонятно было, осознал он значительность ее слов или нет. Пенроуз ничего не ответил, и она свернула на более безопасную тему: — А что сталось с родной матерью Элспет? И было ли ей известно о том, что произошло с Артуром?
Арчи обернулся, и Джозефина с грустью заметила, какое облегчение он почувствовал, когда она ушла от затеянного им разговора.
— Я не знаю. Элис Симмонс думает, что Винтнер способен был найти момент от нее избавиться, и не исключено, что она права. Я надеялся, что ты мне поможешь с этим разобраться. Во время суда ты узнала что-нибудь о прошлом Винтнера? То, что помогло бы нам найти связь между смертью Артура и теперешними убийствами?
— Я тогда не могла быть к нему объективной, но, помню, меня удивило, до чего Винтнер был заносчив и как умел манипулировать другими. Знаю, что все мы крепки задним умом, но теперь мне совершенно ясно, что он был способен на преступление и умел выходить сухим из воды. А еще меня тогда удивило, насколько персонажи его книги не вяжутся с его личностью. Казалось невероятным, что такой самовлюбленный — и, как оказывается, еще и жестокий — человек мог написать столь глубокий, полный сопереживания роман. — Джозефина вспомнила рассуждения об этом Марты и добавила: — Его более поздние книги были куда более жесткие, если не сказать мизантропические. Но в «Белом сердце» Винтнер проявил настоящее понимание женской сути. Отношения Ричарда с Анной получились совершенно живыми. Именно это, считалось, я у него украла. В других его книгах ничего подобного уже не оказалось — отношения между людьми в них были основаны на силе и власти, а то и на жестокости. Сейчас он, наверное, стал бы утверждать, что предательство жены изменило его взгляд на женщин. — Джозефина на минуту задумалась. — И кто может теперь сказать, какое оно на него оказало влияние? Но ты ведь не ждал от меня литературной критики, верно?
— Верно, однако занятно, что его взгляды так резко переменились. Скажи, Винтнер внешне тебе никого не напоминает? Он не похож на кого-нибудь, кто связан с театром?
— Нет, никто не приходит в голову. Но ведь ты тоже был в суде, что ты думаешь?
— Я видел его только мельком. У тебя же была возможность изучить его манеры, и поэтому я надеялся, что тебя вдруг осенит, что он почесывает голову точь-в-точь, как Терри или, скажем, Флеминг.
Они оба рассмеялись от нелепости такого предположения.
— У Винтнера и в помине нет такой женской грации, как у Джонни, — все еще посмеиваясь, сказала она. — У Флеминга же, как и Винтнера, темные волосы, но не более того.
— А как насчет Эсме Маккракен?
— Кого-кого?
Арчи улыбнулся:
— Не могу тебе передать, как бы она взбесилась, если б узнала, что ты даже не знаешь о ее существовании. Она-то о тебе очень «высокого» мнения. Эсме Маккракен — помощник режиссера, она примерно того же возраста, что и Винтнер.
— О, теперь я знаю, о ком речь. Худая такая женщина, она еще пишет пьесы. Джонни, кстати, говорит, что ее пьесы вовсе не дурны. Но я, увы, не помню, как она точно выглядит, и тут тебе помочь не смогу.
