Если только в их жизни не случается ничего, что раз и навсегда лишает способности играть.
В качестве сказок на ночь Гуго предпочитал либо евангельские истории – если его укладывала спать Катрин, либо рассказы о боевых вылетах – если его укладывал спать Тир. От волшебных сказок Гуго скучал, в бытовые не верил, а вот Христос и родной отец вызывали у него и удивление, и доверие, и любопытство – весь набор эмоций, необходимый для восприятия сказок.
Тир не удивился бы, если б Гуго с тем же интересом стал слушать истории об операциях Катрин на вальденском и эстрейском финансовых рынках, но в этих кругах секреты хранились строже, чем в военных. Тир знал больше, чем другие, однако не потому что Катрин делилась с ним информацией, а потому что она время от времени просила его охарактеризовать того или иного человека и подсказать, как к нему лучше подступиться. Тир подсказывал. Катрин пользовалась подсказками. А по ситуации на рынке, постфактум, можно было предположить, что именно она сделала.
Правда, разбираться, что сделала Катрин, а что – ее патронесса, Марта Сернервилл, Тир пока не научился. Но, если честно, ему это было неинтересно.
Сегодня Гуго попросил рассказать о бое в Белом лесу – это была одна из его любимых историй. Старая Гвардия тогда в одиночку уничтожила окруженную кертскую группировку, продемонстрировав ювелирную точность действий. В том проклятом лесу, где иллюзий было больше, чем живых существ, почти невозможно оказалось отличить кертов от деревьев, скал, зверья и вальденцев. Если бы не Шаграт с его шаманскими навыками, старогвардейцы могли и не справиться с задачей.
Историю про Белый лес Гуго знал почти наизусть и, как это водится за детьми, именно ее просил рассказывать снова и снова, внимательно следя за любой неточностью. Но нынче ночью их прервали примерно на середине коротким, резким стуком в дверь детской.
– Беда стряслась, – уверенно сказал Гуго, садясь в кровати. И взял Тира за руку: – Не ходи с ними!
– Отставить панику, курсант! – Тир слегка толкнул сына в плечо, укладывая обратно на подушку. – Спать и не отсвечивать. Ясно?
– Так точно.
Тир погладил его по голове, обернулся к распахнувшейся двери.
Эрик не стал входить. Все проблемы должны оставаться за порогом детской, поэтому император кивнул Тиру, мол, давай, на выход. Там, в коридоре, был еще кто-то… Мечник. Роланд?
За открытым окном шевельнулась встревоженная Блудница. Мягко раздвинув шторы, скользнула в спальню, похожая на диковинную огромную рыбу из наркотических видений.
Гуго натянул одеяло на уши, повернулся на бок и честно сделал вид, будто заснул. У волшебных детей есть множество вредных качеств и несколько полезных. К последним относилось послушание. Тир и за собой помнил такое: когда-то он верил в отца как в Бога. Как верит сейчас Гуго. И раз отец велел не паниковать, значит, поводов для паники нет.
Жаль, послушания этого осталось всего лет на пять. Потом мальчик вырастет.
– Присмотри за ним, – велел Тир Блуднице.
И вышел, плотно прикрыв за спиной дверь детской. Роланд смерил его коротким взглядом, как обычно не удостоил даже кивком. Очень не любил Черных. Эрик сказал:
– Твоя жена и княгиня Мелецкая убиты. Мы телепортируемся в Гаар.
Прямо из дворца в Миатьерре, от дверей детской, за которой остался Гуго под охраной грозной боевой машины. Два часовых пояса и две тысячи километров по меридиану. Четыре арайи… Каменная прохлада дворца сменилась теплом хорошо протопленной комнаты.
И Тир отшатнулся от горящего камина.
– Хонне![6]– Эрик загородил пламя глухой ширмой. – Светлая Госпожа Хелед, я же просил вас погасить огонь.
– Я не собираюсь мерзнуть, – женщина, сидящая на подоконнике, намеренно добавила в голос манерных и капризных ноток, – тем более из-за Черного.
Светлая Госпожа Хелед.
Она сама была как огонь – рыжая вспышка волос, золото смуглой кожи и невидимое взгляду, дохнувшее жаром в лицо яростное пламя духа. Но в голосе был лед, и в глазах стыл синий арктический холод.
Кто говорил, что эта женщина красива? Да она ужасает!
Тир хмыкнул и отвернулся. Если Хелед не убила сразу, значит, пока считает, что убивать не за что. Так, ну и что у нас здесь? Дара – в открытых дверях. Фойерро в двух шагах, не иначе, выбили из руки, не успела Дара выстрелить. Мать семейства, княгиня, блин, как была лонгвийской дикаркой, так и осталась. Женщины в Лонгви не считают зазорным умение драться и стрелять. А зря. Не вмешивалась, глядишь, и не убили бы ее.
Вмешалась. Ладно. Повезло Казимиру. Еще как повезло…
– Себастьян Мелецкий тоже убит, – сказал Тир. – Не знаю, где он. Где-то близко. Хотел догнать убийцу… – Он с трудом удержался от ухмылки. – Догнал.
– Дрянь, – льдинкой упало с губ Хелед.
– Уж какой есть, – Тир слегка поклонился.
На Катрин ему даже смотреть не хотелось. Убили ее из того же оружия, что и Дару – арбалет, заговоренные шарики, дешево и эффективно. У Гуго больше нет матери. Мальчику скоро шесть – самое время лишиться родителей… Столько же было Олегу Зверю, когда самолет, на котором летели его родители, упал в океан.
Хороший возраст.
Тир помнил все, что чувствовал тогда. Яркость воспоминаний не тускнела. И Гуго – тоже запомнит. Ему тоже придется жить с этим. Всегда. До смерти.
Чужие взгляды, чужие лица, чужие негромкие голоса исчезли за прозрачной стеной. Сердце сжалось в раскаленный шипастый ком. Кто посмел?! По какому праву его сына лишили матери?!
Хотелось крикнуть это вслух. Не словами – рыком, рвущимся откуда-то из диафрагмы, на языке, которого никогда не знал. На языке, звуки которого обрушат здешние небеса, потому что владыка небес в черной ярости хочет только одного: убивать. Убивать. Потрошить заживо, вгрызаясь пальцами в податливую плоть. Казнить убийцу!
– Легат фон Рауб! – рявкнул Эрик. – Извольте оставаться человеком!
И добавил, уже совсем другим тоном:
– Не провоцируй Мечников.
Никаких провокаций. Нет-нет. Оставаться человеком. Ждать. Потом искать убийцу. Любой, кто покусится на собственность Тира фон Рауба, должен быть наказан.
– …допрос ни к чему, – услышал он. – В Миатьерре Тир постоянно был на виду, он не успел бы, даже с помощью телепорта.
– Наемный убийца, – произнесла Хелед.
– Нелепо.
Эрик защищал его. Хелед настаивала на ментальном допросе. Эрик был против – так же, как пять лет назад, когда обсуждал условия, на которых Катрин возвращалась в Вальден. Тогда он говорил, что это унизительная процедура. Ментальный допрос не оставляет тайн, не позволяет скрыть ничего, душа и личность становятся беззащитны перед чужим, любопытным взглядом.
